Племя | страница 45

В ходе недавнего исследования явления социальной устойчивости обнаружилось, что обмен ресурсами и их справедливое распределение – это ключевые факторы для восстановления общества после бедствий. И общества с высокой социальной устойчивостью, как кибуцы в Израиле, намного лучше защищают солдат от ПТСР, чем нестабильные общества. На самом деле социальная стабильность намного важнее для того, чтобы восстанавливаться от травмы, чем индивидуальная стабильность человека.

К сожалению, последние десять лет американские солдаты возвращались в страну, которая считается социально нестабильной. Ресурсы в ней делятся не поровну, четверть детей живет в бедности, работу найти трудно, а на минимальную оплату труда практически невозможно прожить.

Вместо того чтобы работать и вносить свой вклад в процветание общества, многим ветеранам просто предлагают пожизненные пенсии по инвалидности. И они их, конечно, принимают, а зачем отказываться? Общество, которое не различает степень травмы, не может ждать, что воины будут делать это за него.

Мой отец вырос в Европе, и я часто ездил туда, вначале с семьей, а потом и самостоятельно. Мне было около двадцати лет, когда мне посчастливилось приехать в испанскую Памплону на знаменитый фестиваль – бег быков. Однажды вечером в баре я болтал с двумя уже неплохо подвыпившими испанцами. Один был одет в белую футболку и пил красное вино из кожаного сапога. Эту футболку он заливал вином каждый раз, когда прикладывался к нему. Еще на нем был пластиковый шлем викинга с фальшивыми самоцветами, о котором он, похоже, совсем забыл, хотя тот очень бросался в глаза. Парень пил и глуповато ухмылялся, приобняв своего друга, и все шло хорошо, пока в бар не зашли трое марокканцев. Они были так же пьяны и счастливы, как все остальные, пока самый крупный из них не приметил шлем викинга на голове моего приятеля. Он широкими шагами подошел прямо к нему и схватился за головной убор. «Это мой шлем! – закричал он по-французски. – Ты его украл!»

Я один знал и испанский, и французский, так что мне пришлось перевести его слова. Мой друг, держась за шлем, тоже закричал: «Неправда, он мой!» И тут всё завертелось. Все пятеро стали вырывать шлем друг у друга из рук. Они не махали кулаками, потому что никто не хотел ослаблять хватку, но дело явно шло к этому. Парни топтались, рычали на двух языках, постепенно ломая шлем. Но вдруг мой приятель воскликнул: «Стойте! Он ломается».