— Костя, пересаживайся ко мне!
— Как скажете, товарищ подполковник, — принял к исполнению Борисов и уточнил: — Куда едем?
— В Бюро, там тоже ЧП.
— ЧП?! Так у них, кроме бумаг, ничего нет!
— Давай не будем гадать, на месте разберемся! Садись! Садись, поехали! — торопил Матвеев.
По дороге к Бюро он строил разные предположения, худшее из них — провокация — не подтвердилось. Об этом говорил потерянный вид Лонгле и его сотрудников. И тому имелась веская причина: накануне отправки очередной партии репатриантов в Советский Союз были ошибочно сожжены учетные дела на два десятка человек. Задержка с их отправкой могла вылиться в крупный скандал и грозила Лонгле серьезными последствиями. Матвеев не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы в лице начальника Бюро хотя бы не иметь противника. Он предложил, не поднимая лишнего шума, восстановить уничтоженные дела по учетным карточкам, хранившимся в Бюро. Лонгле, как за спасительную соломинку, ухватился за предложение.
Весь вечер Матвеев провел в Бюро и нисколько не жалел о сорвавшейся рыбалке. Он рассчитывал еще на один шаг стать ближе к явке с Ренатой. Лонгле поручил ей и еще двум сотрудницам восстановление сожженных дел на репатриантов, подлежащих отправке в СССР. Исполненный благодарности, что скандал не вышел за стены Бюро, он пригласил к себе в кабинет Матвеева с Борисовым, выставил на стол бутылку дорогого коньяка и деликатесы с черного рынка. Они приняли его предложение и не остались в долгу. Борисов сходил к машине и принес походный сухпаек. Лонгле разлил коньяк по рюмкам и не без пафоса произнес тост за взаимопонимание. Матвеев поддержал его и в ответном слове отметил крепнущее плодотворное сотрудничество между Миссией и Бюро.
С каждой выпитой рюмкой атмосфера за столом становилась все более непринужденной, а поведение Лонгле — все более раскованным. Крепкий градус и доброжелательное отношение советских офицеров развязали ему язык. В перерыве, когда Борисов вышел из кабинета, чтобы покурить, Лонгле подался к Матвееву и, понизив голос, обронил:
— Николай, будьте осторожны в общении с моими сотрудницами Лонге и Краузе.
— Это же почему, Эдуард? — насторожился Матвеев, и от хорошего настроения не осталось и следа.
— Они не только мои подчиненные, — с многозначительным видом произнес Лонгле.
— А чьи еще?
— Видите ли… — Лонгле мялся и не решался сказать.
— Вы, что, им не доверяете? Но почему? — допытывался Матвеев.
— Они… они связаны с одной очень серьезной службой.
