Истребительные цели национал–социалистического режима, шедшие существенно дальше, не были для него секретом. Речь Розенберга, которую он слышал в январе 1939 г. в Детмольде, недвусмысленно указывала в этом направлении, а в январе 1944 г. в Позене Гиммлер проинформировал его и других генералов о Холокосте. Прямое соучастие Хейнрици в уничтожении евреев на данный момент не доказано[58]. Его знание о том, что происходило с евреями, в мирное время хотя бы спорадически отражалось в выражениях недовольства и осторожной критике. Во время войны же не было и этого, хотя вообще он охотно использовал свои письма и дневники для критических комментариев. Неожиданный факт, что Хейнрици был женат на «полуеврейке»[59], порождает лишь кажущееся противоречие. Отец Гертруды Хейнрици, крещеный «еврейский» предприниматель из Либау[60], умер рано, мать в Кёнигсберге повторно вышла замуж за «арийца» и воспитывала дочь в протестантской вере. О еврейском происхождении жены нет ни слова в многочисленных личных документах Хейнрици, в том числе после 1945 г.; таким образом, оно очевидно игнорировалось, вытеснялось, замалчивалось[61]. Оно не нанесло урона ни самому генералу, ни его «полу- еврейской» жене, ни обоим «на четверть еврейским» детям: сын Хейнрици Хартмут служил офицером в вермахте. По сей день нет доказательств тому, что «случай Хейнрици» обсуждался Гитлером или защитниками «расовой чистоты». Похоже, это «пятно» было просто проигнорировано и национал–социалистами. И для положения, и для настроений Хейнрици этот факт не играл роли. Его фундаментальная антисемитская позиция не допускала ничего, кроме безразличия по отношению к «жидовству». Для Хейнрици, как и для большинства немцев, верно следующее: несмотря на происхождение жены, судьба евреев его не занимала и практически не влияла на его оценку национал–социалистического государства, которому он хранил верность до конца.
Поворот 1942/43. Куда более существенными факторами, чем расовая политика и церковный вопрос, стали для Хейнрици общее течение войны и стратегическая ситуация. Именно здесь следует искать важные индикаторы близости Хейнрици к режиму или обособления от него. Генерал детально комментировал в своих письмах и дневниках не только мельчайшие тактические и оперативные задачи своего штаба, но и более глобальные темы, такие как военное и политическое развитие событий. То, что он интересовался событиями на всех фронтах, добавляет ценности его свидетельствам. Барометр настроений в его дневниках демонстрировал в начале войны и после польской кампании скепсис, после победы над Францией — эйфорию, во время Восточной кампании в 1941 г. — нервное ожидание победы, а в последующие годы — всё более пессимистичный взгляд на военные перспективы.
