его здоровье. Боль постепенно пройдет, а нет — он сам себя вылечит, это будет в его силах. И никогда больше не придется доверять себя врачам, которые недостаточно заинтересованы, или недостаточно терпеливы, или недостаточно любопытны, чтобы разгадать его загадку до конца.
Вот где пригодятся годы писательства. Врач думает: «Плохо все кончается у всех, я ничего поделать не могу. Он просто умирает, а исцелить жизнь мне не по силам». А хороший писатель не может бросить своего героя, когда он страдает, мучается под наркотиками или умирает. Как и не может оставить героя на произвол его судьбы, намекнув, что боль герой сам на себя накликал. Писатель учится быть рядом, должен быть рядом, чтобы осмыслять неисцелимую жизнь, чтобы фиксировать все стадии неизвестной кары, даже когда и осмыслять нечего. Из опыта общения со всеми докторами, ставившими неправильные диагнозы, когда опухоль его матери была на ранней стадии, а потом ничем не помогли и ему, Цукерман убедился, что даже если он кончился как писатель, он с их работой точно справится не хуже, чем они.
Он все еще стоял в холле, вынимал пачки листов с анкетами из университетского конверта, и тут в дверях появился курьер из почтовой службы и сообщил, что у него посылка для Цукермана. Да, похоже, началось: как только самое худшее миновало, даже посылки приходят тебе. Всё — тебе. Стоило пригрозить самоубийством, и судьба взялась действовать — вот такая по сути идиотская мысль пришла ему в голову.
В коробке лежала прямоугольная уретановая подушка сантиметров сорока пяти в длину и тридцати в ширину. Ее на прошлой неделе обещали доставить, а он с тех пор о ней и позабыл. В этой бездейственной монотонности пятисот пустых дней он обо всем забывал. И марихуана по вечерам не помогала. Вся его умственная деятельность уходила на то, как справиться с болью и как справиться с женщинами: он либо прикидывал, какие таблетки принять, либо продумывал расписание приходов и уходов, чтобы свести на нет вероятность столкновений.
Подушку ему подложили в банке. Он стоял в очереди, чтобы обналичить чек — наличные нужны были для Дайаниного пушера, — и старался терпеть, несмотря на то что жгло края левой лопатки, и тут его сзади легонько похлопал по плечу крохотный седовласый джентльмен с равномерно загоревшим лицом, выражавшим сочувствие. На нем было отличное двубортное серо-сизое пальто. Серо-сизую шляпу держала рука в перчатке. Серо-сизой, замшевой.
