Когда лимузин подъехал к дому Бобби, Цукерман успел опорожнить фляжку и был готов отправиться на кладбище. На крыльце старик в меховой шапке, пальто с меховым воротником и галошах на пряжках пытался смести со ступенек снег. Снег шел густой, и когда старик добирался до нижней ступени, ему опять приходилось начинать сверху. Ступеней было четыре, и старик ходил с метлой вниз-вверх.
Цукерман, наблюдая из машины:
— Недаром это называется юдолью слез.
Потом:
— Хочется стать не врачом, а волшебником.
Рики вышла открыть ему дверцу. Он с трудом думал о том, что думает он сам, тем более не мог предполагать, что думает она. Но так оно и лучше: ничего не воспринимать — благо. Особенно если то, что, как ты думаешь, думают они, вовсе не то, что они думают, а, как и все прочее, плод твоего воображения. Ироничная паранойя, она хуже всего. Обычно, когда ты поглощен своей паранойей, по крайней мере ирония куда-то девается и ты действительно хочешь победить. Но хотя ты воспринимаешь свой бушующий праведный гнев как что-то в высшей степени комичное, это никого, кроме тебя самого, не усмиряет.
— Вернусь через десять минут, — сказал он ей. — Только зайду перепихнусь.
Он направился к старику, все еще понапрасну подметавшему ступени.
— Мистер Фрейтаг!
— Да. А вы кто? В чем дело?
Даже в ступоре Цукерман понял, о чем он. Кто умер, где тело? Какая страшная катастрофа, спрашивал старик, забрала очередного его возлюбленного и незаменимого родственника? Они из другой эпохи, эти еврейские старики, это не наша эпоха, они живут и любят не так, как мы, а так, как мы себе не пожелаем, потому что для нас это было бы ужасно, однако из-за того, что они пережили, мы им сострадаем: столько страха в их лицах.
— Натан Цукерман. — Чтобы назвать себя, ему пришлось приложить усилия и на миг сосредоточиться. — Цук, — добавил Цукерман.
— Боже мой, Цук! А Бобби дома нет. Бобби на занятиях. Мама Бобби умерла. Я потерял жену.
— Я знаю.
— Ну конечно! Мои мысли — они где угодно. Только не там, где я. Мои мысли — они повсюду раскиданы.
— Я отвезу вас на кладбище.
Мистер Фрейтаг попятился назад и чуть не упал, споткнувшись о ступеньку. Быть может, он учуял запах спиртного, или же вид длинной черной машины на него так подействовал.
— Это моя машина.
— Цук, это целый корабль! Боже мой!
— Я сорвал куш, мистер Фрейтаг.
— Бобби мне рассказывал. Вот ведь замечательно! Вот оно как!
— Давайте поедем, — сказал Цукерман. — Прямо сейчас.
Если он не вернется в машину, рухнет вот тут.
