С севера задуло еще резче. Ветер сек и резал лицо, словно иглами. Над затемненными горами стыла морось, заслоняя туманно мерцавшие звезды на небе. С горы спускались к, заводу груженные бревнами лесовозы, выхватывая фарами из невиди промерзшие до нутра скалы. Резко, как будто совсем рядом, рычали дизеля. Из-под огромных рифленых скатов, широченных, как гусеницы трелевочного трактора, рвались пыльные струи снега, рассыпаясь о тупорылые морды КрАЗов, пронизанные желтым светом…
Алексей не догадался пройти дальше к дому Ветрова и завернул в свою калитку. «Найдется, чать, не впервой!» Из погребицы пробежала Катерина, неся на вытянутых руках чашу с солониной. Пахло груздями, квашеной капустой и огурчиками. Алексей потянул ноздрями.
— Не нашел? — Катерина выглянула из-под платка пытливо.
— С Трифоновым где-то колобродят…
— Самогон с подпола достань, — Катерина прошелестела в сенцы.
Алексей обмел веником валенки, ночь затемнилась еще больше. Ветер кинул в лицо поземку настойчивее. Алексей прислушался к вою ветра.
— Пурга будет! — проговорил он. — Надо бы сена подметать.
Алексей заходить в дом не стал. Взял вилы, начал тесать сбоку стог сена, занося его под навес, где уже оседала ветреная пыльца снега. Корова, почуяв хозяина, тихо промычала. Заволновались в овчарне овцы, но тут же притихли. Алексей кинул всем в ясли корма и, дохнув морозец, пошел к дому…
В этот день, когда заявился в Бересеньку генерал Харламов, Петр Семенович поднялся раньше всех. Потихоньку, чтобы раньше времени не будить народ, пристегнул старый, уже развихлявшийся, но служивший исправно протез, и вышел на крылечко, запорошенное тонким снежком, мягким, как пух, разлетавшимся из-под подошв. Лицо сразу же обдало северком, настойчиво тянувшимся с обледенелой реки. Над темными горами бриллиантовой россыпью сыпались с неба звезды. Сине-розово мерцали морозные столбы над хребтами, упираясь голубыми макушками в Млечный Путь, бросая фантастические блики на снега, волнисто уходящие по Бересени, ощеренной леденистыми застругами. От омутовой чаши, что стояла перед сливом порога, доносился тупой стук пешни о закостеневший лед. «Трифонов прорубь оживляет, — подумал Петр Семенович. — Комедии строить будет… А морозец-то еще крепче закрутит ноне. Ишь, как все светится! Да и то… Скоро святки…»
Петр Семенович поежился, чуя, как под гольный полушубок пробирается холодок, осторожно сходя по поледеневшим ступенькам и направляясь к сараю, где похрустывала сеном скотина. Пока оправлялся, на волю выскочил с парящим ведром Алексей, стал заливать в радиатор москвичка горячую воду, приготовленную Катериной еще с вечера в печи. Приметив копошившегося возле дверей сараюшки тестя, охрипло, спросонья спросил:
