Петр Семенович вскоре вернулся во двор. Завидев разнагишанную до белья Зою в проеме окна, встретив ее испуганный взгляд, выкрикнул, подмигнув озорно:
— Картинка!..
Зоя отпрянула, прошептала:
— Господи!.. Голышом выпялилась!..
Хотела юркнуть в свою вдовью комнатушку, но на глаза попался большой портрет Сталина, в массивной раме, крашеный под золото, привезенный Алексеем из Темирязевки еще в те годы, когда после смерти вождя сносили памятники и сжигались изображения. Алексей с любовью втиснул его в простенок меж углового переднего окна и навечно пришил к стене половыми гвоздями. Зое мешал он, как заноза! Ее всегда тянуло выткнуть чем-то острым эти чуть прищуренные глаза, с добрыми морщинками, по воле неизвестного художника светившиеся душевностью и мудростью. Но жалко было обидеть и расстраивать Алексея. Убьет запросто за этого ненавистного ей человека. Она еще помнила рассказы о том, как среагировал Алексей на карикатуру вождя в Яме. «Эх, Леха, Леха!.. Товарищ ты мой верный! Судьба у нас схожа, а вера разная! Я молюсь богу, а ты дьяволу!» — пронеслось в мозгу с горечью. С трудом отводя взгляд от завораживающих глаз вождя, с болью перебарывая ненависть к этому человеку, хрипло вымолвила:
— Березины все сталинисты… Попробуй скажи!..
Поредевшая голубика глаз женщины светилась колюче. Как все быстро изменилось. Померк тот чудесный свет, излучавшийся утренним солнцем. Куда-то утекли запахи, перемешанные с весенним разноцветьем, и туман, непродыхаемый и горький, застил все вокруг. Проглотив вязкий ком в горле, Зоя понуро ушла к себе, плюхнулась на разобранную кровать, втиснув ладони меж горячих коленей, уставилась в стену, оклеенную розовыми обоями. И выпукло, словно наяву, перед ней выросла другая стена из крупных замшелых камней, изрытая дождями, ветрами и сибирской стужей за века, словно оспинами…
Зоя тряхнула головой, но видение не исчезло.
— Вот прилепилось наваждение не ко времени! Тут Сашку провожать, а я вся там! В том далеком и черном!.. — шепоток тек изо рта с придыхом, словно не хватало в груди воздуха. Зоя тревожно прислушивалась к своему сердцу, в котором точилась боль. А видения того далекого не исчезали, а становились все явственнее и явственнее. Так появляется на фотографической бумаге изображение. Да!.. Она хорошо помнила ту стену, по которой они с Егором сумели взобраться ночью незаметно от этапной охраны, сторожившей шаляй-валяй карантинный «заповедник», на козырек, утыканный битыми стеклами, железными шипами и окутанный ржавой колючкой, на которой остались тюремные ватные робы. Охрана после тяжелого пешего этапа по таежным дорогам приняла на грудь, да и понадеялась на стены… А Зоя с Егором, оставив за собой клочья окровавленной одежды, спрыгнули в запущенную запретку и ушли в темень.
