— А я бы на твоем месте все решил по-иному, — сбил мысли Березина Алексей, чем подлил еще больше масла в огонь. — Почему бы не спроектировать цеха на месте нынешнего кордона?! Место ровное… Мне кажется, что подумать об этом не догадались. Лишь бы сотворить, а там хоть трава не расти…
— Умник! Тебя не спросили!.. — свирепо блеснув глазами, прошипел Березин.
— А надо бы иногда людей спрашивать, — не сдавался Алексей. — Зачужел ты, Николай Петрович!
— Нахватался у бати слов!.. Перенесем деревню на Сталинский бугор, и все дела! Ты, кажется, неравнодушен был к вождю? Кто захочет, пусть едет в Темирязевку или еще куда подалее…
— Ага!.. Воды нет на Сталинском бугре… Колодец там не выроешь… Из реки прикажешь брать?! На счет этого ты заткнись! — вскипел Алексей. — А на родню как будешь смотреть? Или тебе мочись в глаза — все божья роса!
Алексей сплюнул в окно, уставился на медленно приближавшийся мост через Бересень, на шлагбаум железнодорожного переезда, торчавшего столбом. Николай Петрович, сдерживая дрожь, неожиданно резко затормозил, как только спустились с насыпи к мосту, резко и шумно развернулся к шуряку.
— А ну, вылазь! — розовая полоса коснулась желваков на щеке и поплыла, как зорька. — Вылазь, говорю!
— Та-а-ак! Договорились!.. — с дрожью в голосе протянул Алексей. — Че, помахаться хочешь? А с кумом ты схож! Брательник, покойничек, так же возникал! Только тот пушкой грозился!.. Выходит, ты овечкой тут прикидывался, а как взлетел, так сразу по-другому закукарекал! Тот на чужих косточках славу плел, а ты на родных мослах фундаменты хочешь ставить! Дерьмо ты!.. Зойка…
Березин выпрыгнул из салона одним махом. Он быстро обежал машину со стороны багажника, рванул дверцу и прорычал:
— Выходи!.. Мальчишка!.. Ты еще был с горошину!.. — слюна густела на губах пеной.
— Ах, простите! — Алексей вышел, раскланялся, а сам сторожил каждое движение приплясывающего Березина. — Я забыл… Ты же ветеран! Войной прикрываешься!? Те дела были твоими, а эти чьи, неизвестно?! Депутат!.. Заело?!
Алексей, подрагивая бровями, обошел застывшего столбом Березина и спустился к речке. Малахитовое полукружье обнимало мутную завадину, выбитую перед «быком» полой водой, медленно отступавшей, оставляя за собой вязкую тину, пузырившуюся на солнце, словно опара в квашне. По мелководью завадинки, хлюпкой и дышащей, сновали пескаришки и буравили дно медлительные ракушки, оставляя вилючие следы на поводных песчаных барханах. Алексея злость постепенно отпускала, таяла, как снег на солнечной стороне по мартовской оттепели.
