И спустя уж сколько лет мысли все время неосознанно натыкались на тот день. И все время думала и с болью решала, простить ли ей тех, кто посягнул на ее свободу зряшно, на жизнь, близких, в одно мгновение отобрав счастье, смешав с дерьмом человеческие судьбы, превратив в бессловесные существа, ступающие изо дня в день по краешку могилы. «А Саша бы посоветовал простить, — думала она частенько, вспоминая мужа, непримиримо боровшегося всю жизнь с врагами народа. — А Егор… никогда!» — Почему-то теперь оба мужа вспоминались завсегда вместе, будто шли по жизни рядышком, плечом к плечу. Разные они были: один — невинно репрессированный, а второй — его охранник, но оба пали от одной пули, отлитой для врагов. Развела их судьба, хотя закончили в разное время одно и то же училище…
— Никогда не забуду и не прощу! — страстно прошептала Зоя, вздрогнув, как от озноба. — И что на меня в последнее время напало?! То радость, то чернота. Как будто меряюсь…
Звуки со двора и улицы отринули ее от жаливших душу воспоминаний. Но не надолго. Петр Семенович, сосредоточенно насаживая на липовый черенок метлу из чилижника, стучал концом об угол дома, морщил лицо от пыли, огрубело говорил дочери:
— Брось ты, Катька, эти корзины в печку! Все толку больше будет. Им уж в обед сто лет… Налажусь вот за талом и наплету.
— Когда еще наладишься? — укоряюще откликнулась Катерина. — Все обещалки… А в луга с чем идти прикажешь?! В подол, что ли, собирать? — выбивая палкой пыль, мельком глядела на вертолет, зависший в небе над хребтом, блестя на солнце, как будто зеркальная стрекоза. — Трассовики вон летают… Можа, и нам обрыбится газ к осени. В поселке уже трубы положили…
— Хо!.. Держи карман шире! — насмешливо выкрикнул Петр Семенович, выходя за ворота и ширяя метлой по тропке, вздымая пыльный вихрь.
«Жизнь течет и меня задевает, — Зоя судорожно вдохнула свежесть розового утра, всеми силами пытаясь отрешиться в такой час от всех дум, так часто преследующих ее и выматывающих силы. Мне бы Алешкину волю! — с густой тоской в сердце позавидовала она Ястребову. — Может быть, и страдает не меньше меня, а подшучивает, вспоминая тяжелое прошлое, как будто это была не каторга, а санаторий. Ему-то уж маяться не грешно. Камень. И я ведь такой была. Сашина смерть меня подкосила. Оказалось, что прошлое кануло в Лету, но не отпустило… Все известно и видно, как в пустынной степи поутру, пока солнышко не подняло от земли марь и не затмило пустотелую гладь. — Зоя опять вздохнула. — Никто уж не встанет… — мысли бежали и бежали бугристо, словно избитая колесами дорога, постепенно подводя ее к тому, что так взволновало попервой. — Я-то живу!.. — она положила ладонь к тому месту, где билось возбужденное сердце. — Саша вернул меня к жизни!.. Избавил от каторги!.. Дал волю!.. Так зачем же я хороню себя?! Видать, правы все?! Но не могу я!..» — вырвалось напоследок со стоном, с какой-то отчаянной болью.
