Не отстают пальцы.
— У нас жизнь правильная. А ты сюда от офицеров пришел.
И с силой сорвал, стрелок с плеча поручика офицерский погон. Поручик выпрямился, вздрогнув, выхватил наган, свалил пулей стрелка Федосея, и гать захрустела под его ногой.
Федосей поднялся, шатаясь. На плече взмокло красное пятно.
— Я тебе…
Но поручик Таульберг уже ничего не слышал. Зашел далеко по гати, остановился. Никого кругом — только неподвижные, на корточках, карлики. Щелкнул электрическим фонариком; свет поборолся с туманом и устал, свернулся желтым пятном в руке — сам в себя светит.
Закричал поручик в испуге — никто не откликнулся. И опять карлики убирают из-под ног сучья, ведут в трясину, кидают к слепнущим глазам больно бьющие и царапающие сучья.
Тяжело идти ночью по топи.
Скрепился офицер. Глаза не видят ничего, но слух насторожился, и нога не теряет гати. Ничего не могут сделать карлики с человеком.
К утру выбрался поручик Таульберг из болота. Сквозь туман торчат углы емелистьевских изб.
Обрадовался офицер и побежал к деревне. Приплывают знакомые избы — одна, другая…
Поручик остановился — как он в полк теперь явится? Повернул назад. Слышит: догоняет кто-то. Оглянулся. Фельдфебель Троегубов, раскидывая руками, отмахивал по полю огромные скачки.
— Стой!
А за фельдфебелем подпрыгивает круглый, как баба, стрелок и тоже попискивает тонко с каждым прыжком;
— Уй-уй! Уй-уй! Братцы вы мои!
Не убежать поручику. Остановился, глянул на сорванный погон, и чуть подбежал фельдфебель — не дал ему слова сказать: полоснул Троегубова пониже шеи шашкой. Хрустнуло огромное тело, осело наземь, голова свисла к правому плечу.
Круглый стрелок, допрыгнув, вскинул руки, да так и остался на месте, как в землю вкопанный. Из-за изб выбежал дневальный, поглядел и понесся в штаб.
А поручик Таульберг зарылся среди карликов. Жизнь — дремучая, как лес, и страшная, как топь. Не знают люди, как жить нужно. Все неправильно. И он, поручик Таульберг, — неправильный человек. Не стоит сорванный погон человеческой жизни.
V
Полковой капельмейстер валялся на кровати.
«Хороший вальс „Весенние цветы“, — думал капельмейстер, — замечательный вальс. Что в Петрограде скажут?»
Поднялся с кровати, застегнул грязную рубаху, закрыв жирное, в складках, как у женщины, тело, натянул мундир и вышел на улицу.
Мимо проскакал на гнедой лошади полковник Будакович.
— Здравия желаем, господин полковник!
Но полковник даже не оглянулся. Промелькнули мимо глаз синие рейтузы, слившиеся с желтым седлом; отмахали тяжелые гнедые бока, туго стянутые подпругой; отщелкали звонкие копыта коня.
