Разруха и запустение доставляла другу видимое неудовольствие. Ушастое лицо кривилось, ворота закрывались изнутри полоской ржавого железа, крючок на калитке не дотягивался до петельки — дверь просела под тяжестью прошедших лет.
Однако в избе имелась каменная печь, целая, по вечерам мы её топили. Можно было, наверное, не заморачиваться… не настолько холодно, старые стёганые одеяла довольно тёплые, пыль мы из них выбили, клопов или вшей, тьфу-тьфу-тьфу, раз-два-три, не обнаружили. Но огонь это круто. К тому же дров достаточно, погнившую поленницу никто за эти годы так и не спёр. Тут таких поленниц, таких брошенных хозяевами домов — десятки, если не сотни. Грустные домовые не дождутся молока, а может уже и того, умерли все. РИП.
Электричества нет, телевизора нет, радио тоже нет. Мобильная связь есть, по словам соседа — мы свои аппараты не включаем — но работает с перебоями.
В сарае нашёл поржавевшие инструменты, пытаюсь чинить забор, Димка пытается писать книгу; каюсь, это я его настропалил — прими, мол, позу мыслителя, сядь на табурет. Он всё не мог собраться с духом. Готовить договорились по очереди: или же на костре во дворе — а мы привезли с собой походный мангал — или же на печи. Еды с запасом, советские ложечки, вилочки, ножикиа-тарелочки-рюмашки смирно лежат в буфетах, дом вообще довольно хорошо укомплектован с точки зрения бытовых мелочей. Димка товарищ ответственный, на него в деле общепита можно положиться, он готовит пищу своевременно, но недосаливает. Я, имхо, готовлю лучше ушастого. Вот только куда бабка дела телевизор?
Неожиданной проблемой стали крысы. Первые две ночи было тихо, на третью мы с Димкой проснулись от шума по полу. Калитку мы подпирали изнутри, дверь дома закрыта на железную щеколду. Что, ***ть, происходит? Темно, в поисках тапка опускаю правую ногу вниз, тут же с криком отдёргиваю её обратно.
— Что случилось? — сонный, обеспокоенный голос друга.
— Меня кто-то за пятку цапнул, — кривлюсь от боли, зажимаю пальцами место укуса, — Довольно сильно, до крови, походу. Посвети.
Освещаемые лучом фонаря усатые морды смотрят вверх, в сторону моей пострадавшей конечности, не собираются убегать и прятаться. Свет их, очевидно, не пугает, они застыли, кажется, почти не дышат. У одной из крыс мордочка в крови, в моей крови, **ка!
— Совсем грызуны о****и, — злобно выдохнул я, рассматривая вторженцев.
— Надо их сковородкой чугунной приголубить, — хищно улыбается друг.
