— Ним-ци! Ним-ци идуть!
И вслед за его истошным криком все вокруг загремело, забряцало. С треском повалился плетень, через который минуту назад перелетел очумелый Николка. Во двор к деду Матвею в клубах пыли и бензинового перегара въехала странной конструкции машина, насмерть перепугав бабку Ксению, внуков, кур и даже аистов на высоком вязе.
Высыпавшие из машины солдаты, увидев деда Матвея, загалдели:
— Пан! Большевик никс! Ми их немножко пугайт. Будешь спокойно арбайтен…
Вражеские солдаты со смехом и гиком носились по двору, стреляя из автоматов кур. В мгновение ока из погреба вынесли горшки со смальцем, кадушечку липового меда, который старый Матвей приготовил и припрятал к приезду кого-нибудь из сыновей.
Из-под насупленных бровей смотрел дед Матвей на вражеских солдат, смотрел пристально, словно хотел понять: почему его сыновья спасовали перед этими долговязыми, кадыкастыми пришельцами. Матвей глядел на них в упор, и в его душу закрадывалось чувство брезгливости к ним — самоуверенным, нагловатым, говорящим на непонятном языке.
Родные сыновья — старшие, Иван и Николай, средний, Петр, и самый младший, последний, Григорий, — виделись ему красивыми, статными, крепкими в кости, смуглолицыми, силой налитыми.
Стоял Матвей у поваленного бронированной машиной плетня, гонял желваки на своем моложавом лице, в нервном возбуждении теребил рукой клин подпаленной махорочным дымом бороды, думал: «Сыны мои, где-то ноги ваши сейчас ступают? В каких краях держите фронт против проклятых супостатов?» Молча поглядывал на суету вражеской солдатни. По своему опыту в первую германскую хорошо знал: протестовать против бесчинств — пустое дело. Начнешь гнев свой казать — шлепнут ни за понюшку табака. А ему, Матвею Матиенко, колхозному пчеловоду, заядлому рыбаку, так хотелось дожить до того дня, когда возвратятся с победой его сыновья: Иван, Николай, Петро и Григорий. Хотел Матвей своими глазами увидеть, как сгинет фашистская нечисть…
Вот он поднял голову к небу: в старом гнезде на вязе забеспокоились аисты. Запрокидывая свои головы, они заклокотали, словно выражали неудовольствие тем, что творилось внизу, на земле. Старый аист расправил широкие крылья, подпрыгнул в гнезде и взмыл в небо. И в тот же миг натренированная рука срезала очередью из «шмайссера» красивую и благородную птицу. Теряя силы, аист круто падал в заросли перестоявшей кукурузы. Солдаты кинулись в огород за неожиданным трофеем.
