И потом еще долго тянется беседа старых солдат, и поживших, и повидавших в своей жизни немало…
* * *
Деда Матвея прозвали Паровозом давно, еще в первые годы после женитьбы. И виновницей была его жена Ксения.
Как-то в деже, в которой ставят тесто, не оказалось закваски. То ли собака съела, то ли свекор на похмелье слизал. А хлеб надо было испечь. Ксения, ловко орудуя ухватами и кочергой у печи, сказала мужу:
— Матюша, сбегай к Мелашке, попроси закваски взаймы.
Не разобравшись как следует, к какой Мелашке, Матвей надел на голову картуз и махнул к своей родной сестре Мелашке в соседнее село. Ждет Ксения пождет Матвея с закваской, а его все нет и нет. Где-то ближе к обеду заявился навеселе. Вынул из кармана широких штанов небольшой горшочек, достал оттуда завернутый в свежий капустный лист комок пахнущего кислым ржаного теста, подал Ксении.
— Тебя только за смертью посылать. Дрова в печи уже раз пять прогорели! — накинулась на Матвея жена.
— Двадцать верст пройти — не шутка, — начал в свое оправдание Матвей.
— Что ты плетешь своим языком без костей?! — взъярилась Ксения. — Мелашка через дорогу живет…
— Так я думал, ты меня к нашей Мелашке, сестре, послала, — слукавил Матвей.
Ксения всплеснула руками:
— Ты, Матвею, как тот маневренный паровоз, что от самой Лохвиды до Ромнив мчит без остановки.
С легкой руки Ксении и пошло: дядько Паровоз. А когда голову Матвея инеем припорошило — дед Паровоз.
* * *
Старый Матвей не помнит точно числа, когда в их село, что примостилось на крутом берегу Сулы, пришли оккупанты. Но кажется ему, что это было в первый день бабьего лета памятного сорок первого. В ту пору они с бабкой Ксенией тревожными взглядами провожали первые косяки журавлей. Помнится, еще в тот день собиралась отбыть в далекие южные страны и семья аистов, что гнездилась на высоком вязе в дедовом подворье.
В безоблачном небе серебрились пряди паутины. Где-то над речной поймой проносились самолеты, но старому Матвею трудно было разобрать — свои они или чужие. Село, в котором испокон веку жили Матиенки, лежало в стороне от магистральных дорог. А заболоченная пойма Сулы, подковой огибавшая село с трех сторон, делала его глухим, малодоступным. Где-то стороной громыхал фронт. С неделю не было никаких вестей из райцентра. Люди, поостыв в погребах и картофельных ямах, поборов страх иссушающего душу неведения, принялись за свои повседневные крестьянские дела.
Бабка Ксения дергала в огороде морковь, а дед Матвей точил на круге лопаты под навесом. И вдруг тишину мягкого осеннего дня вспугнул детский крик. Это Николка, внук, сын среднего — Петра, которого война застала где-то на западной границе и от которого давно не получали вестей, перескочив через перелаз во двор, заорал:
