Я не понимал, как отделить знания от веры. И не понимал, что важнее. Летописец писал о чудесном явлении Иоанна Крестителя, который был призван перед Вторым пришествием. По словам тех, кто стал свидетелями явления Иоанна, он спустился с неба в лучах божественного света, и с ним был сам Святой Дух. Потом Святой Дух в виде голубя снова осенил место пребывания Иоанна, где он скрывался от преследователей. Святость Иоанна ни у кого не вызывала сомнений, писал Летописец, и это было важнейшим подтверждением скорого Пришествия. У меня, конечно, не было оснований сомневаться в словах Летописца, тем более что и Армен, и Афина говорили то же. Но верил ли я в свою святость? Если честно, нет.
Я говорю «если честно», чтобы подчеркнуть, что я обычный человек. И я верю в то, что я обычный, но мои знания и опыт говорят о другом. Все вокруг говорит о другом. Тем не менее этого недостаточно, чтобы поверить в святость. А спросил у Афины:
– А если я не святой?
Она чуть не заплакала и сказала:
– Что ты говоришь, Иоанн? Так нельзя.
И я понял, что так нельзя. Но что я мог сделать со своими сомнениями? Ведь быть святым, значит быть праведным, а я им не был. Значит – быть частью другого мира, говорить с Богом, а я с ним не говорил. Значит – творить чудеса. Разве я творил чудеса? Разве был я сопричастен чему-то, кроме своей обычной материальной среды обитания. Я даже не был уверен сам, что верил в Бога.
Летописец написал, что Иоанн был свидетелем богохульных деяний и призвал Бога для небесной кары. И земля разверзлась, и Разлом поглотил много жизней. И это снова стало подтверждением Пришествия. Ибо приход Христа на Землю и Страшный суд ознаменуются страшными мучениями для грешников и испытаниями для праведников. Летописец резюмировал, что пути Господа неисповедимы, и нам должно принимать все испытания с благодарностью и верить в спасение.
Далее он говорил о том, как вырос Разлом, и что есть свидетельства о появлении в нем воды, и о спасательных работах в Разломе. Я читал это и думал, что не призывал Бога. По крайней мере, сознательно. Напротив, я восхищался тем, что видел в коммуне Чанси. Мне было очень понятно ее желание покорять мир, и, конечно, я не хотел, чтобы кто-то погиб. Ужасная трагедия, неслыханное бедствие. Как можно было называть это чудом и деянием святого?
Моя вера и мои знания постоянно противоречили друг другу. Я любил Афину и Армена, я любил епископов, носил в кармане браслет с львиными головами – подарок Ашура, который как-то связан со мной. Меня окружают те, кто желает мне добра. Люди прислушиваются ко мне, считают меня святым. Но я не святой, ведь за всем этим я начинаю замечать тусклую тень зла. Я внимательно слушаю то, что мне говорят, изучаю статьи Летописца, которые он называл шудры, и вот что мне показалось странным. Никто из братьев и сам Летописец не говорили об этом прямо, и все же всегда имели в виду какую-то скрытую от меня цель. Только я никак не мог понять какую. Это выражалось, например, в том, что Армен всегда знал, что мне делать, но не говорил почему. Иногда на его лице отражались эмоции, которые мне были совсем непонятны. Я говорил ему о радостных вещах, а он хмурился. Или наоборот – рассказывал о причинах моего расстройства, а он улыбался. И не говорил почему. Я не спрашивал, но немного грустил от этого. Армен не замечал и не стеснялся меня. Воистину, святые должны быть как дети.
