Клементину стал задыхаться, воспоминания душили его, жгли каленым железом... Он расстегнул рубаху, заткнул уши, но отовсюду гремел голос Сезара Толедо: «Он дрался, как животное, сеньор судья. Он вырывался у меня из рук, пытался скрыться с места преступления. Он совершил жестокое убийство. Он убил жену, женщину, мать! Это не человек, а дикое, страшное, злобное животное. Пока он на свободе, ни один человек не может чувствовать себя в 6езопасности...»
Двадцать лет Клементину слышал безжалостный голос Сезара Толедо, видел кривую ухмылку Клаудинора де Соуза и ждал своего часа. Этот час был близок... В дверь камеры застучали: «Клементину, на выход. К тебе дочь пришла».
Шерли была прехорошенькой двадцатидвухлетней девушкой с ангельским личиком и столь же ангельским характером. Аженор, отец Клементину и дед Шерли, глядя в ее бархатистые глаза, приговаривал:
— Ты единственное оправдание моей никчемной жизни, ты единственное, что удалось мне в жизни.
Девушка припадала к его щеке, заросшей седой щетиной, и звонким поцелуем благодарила деда. И неизменная слеза выкатывалась из глаз старого Аженора. В конце рабочего дня, а он кончался только с заходом солнца, старый мастер-пиротехник Аженор доставал бутыль с домашним вином и, пока Шерли накрывала на стол, пускался в рассуждения. Темы для разговоров определились лет двадцать назад и были хорошо известны двум терпеливым слушателям старика — любимой внучке и приемышу Жаманте, дебильному парню лет двадцати пяти, из жалости подобранному Аженором на улице и приведенному в дом. Помимо Клементину, у Аженора имелись еще два сына от второго брака — Агустиньо и Куколка (парня так прозвали в раннем детстве за смазливую внешность; прозвище прижилось, и даже Аженор, отец, с трудом вспомнил бы настоящее имя сына). Парни жили тут же, в пристройке, а на хлеб зарабатывали, собирая металлолом. Вслед за Клементину они тоже отказались заниматься огненным делом – салютами и фейерверками, — и Аженор потерял к ним всякий интерес. Посему ужинать Аженор садился, как правило, вдвоем с любимой внучкой. Иногда Шерли уговаривала позвать и Жаманту — жалела добродушного и безропотного парня, готового услужить всем. Аженор бурчал, но не возражал, хотя в последнее время все чаще ругал Жаманту за его дружбу «со шлюхой», — так и никак иначе называл старик свою другую внучку — Сандру.
— Вся в мать пошла, такая же потаскуха и мерзавка... — Аженор махнул стаканчик винца и закусил кукурузной лепешкой. — И вот скажите мне, как у этого дьявола в юбке могла родиться дочка-ангел? — Аженор снова выпил и с удовольствием крякнул, приступая к главной теме рассуждений: - А отец твой был дурак, что не послушался меня и подался в каменщики. Я ему, видите ли, голову морочил, а умная жена на путь истинный наставляла. — Аженор выругался. — Рога она ему наставляла налево и направо, так и ходил твой папаша ими увешанный... А твоя сестра еще похлеще мамаши будет, помяни мое слово.
