— Твои глаза? — я повернулся к нему на стуле и положил ладонь на рукоять палаша — ведь мы с тобой уделяли фехтованию не меньше времени, чем книгам, а многие наши товарищи и гораздо больше. — Твои прекрасные желто-зеленые глаза, о бескорыстный служитель просвещения? Как есть уже у меня пара своих, куда ты посоветуешь мне вставить твои? И неужели ты сам без них обойдешься — не трудно ли будет, не имея глаз, отыскивать покупателей?
Он вытаращился на меня еще сильнее, потом понял и захихикал.
— Э, no, no… нет, не глаза, а как по-вашему — бериллы, бериллы! Купи бериллы пару, студенто! Вот! Вот!
С каждым «вот» он выкладывал на трактирный столик новый образец своего товара, и тут уж я понял, что «глазами» или «бериллами» он именует немецкие Brille. Очки выстраивались в ряд, опираясь на лапки заушин, и таращились на меня глазами подводных тварей, круглые, сверкающие, словно налитые ртутью; кокетливые бальные лорнетки поблескивали оправой, похожей на настоящее золото.
Я облокотился на стол и положил голову на руку, любуясь представлением. Был я уже порядочно пьян, что, как ты помнишь, приключалось со мной почти ежедневно. Я успел понять, что алкоголь предупреждал припадки, а коль скоро пьянство более пристало доблестному буршу, чем духовидение, я предавался самоисцелению с усердием и страстью — пил и в компании, и в одиночестве, как сейчас, убеждая себя, что занят подбором верной дозы. По совести говоря, верной мне казалась та доза, приняв которую, я переставал печалиться о прошлом и трепетать перед будущим — а чуть позже валился под стол, если ты или иной добрый человек не успевал меня доставить в мою комнату.
Столик был у окна, сквозь которое еще проникали лучи заходящего солнца, посему не было ничего необыкновенного в том, что выпуклые стекла отбрасывали световые зайчики. Они привлекли мое хмельное внимание, как вдруг в одном из них промелькнул изумрудный сполох, синие искры отозвались перезвоном нежнейших колокольчиков… Леденящий ужас охватил мои члены, я содрогнулся всем телом, будто злой шутник сунул за ворот рубахи снежный ком. Что есть силы затряс я своей пьяной башкой — и, благодарение небу, перезвон умолк.
Эти очки ничем не отличались от других, лишь за стеклами на столешнице лежали не простые светлые пятнышки, а разноцветные, словно два мельчайших обрывка радуги, — подобное явление, впрочем, тоже не покажется чудом истинному знатоку оптики. Но я теперь знал, что Натанаэль был кругом прав — передо мной стоял проклятый колдун, зовите ли его продавцом барометров, адвокатом Коппелиусом, масоном и алхимиком либо самим дьяволом — и он явился по мою душу.
