– Просто кое-кто носом по-подлому дышал, – сказал я.
– И хитрейший, – добавила ты.
И вдруг случилось то, что потом будет случаться со мной и с совершенно разными людьми – моей теткой, дядей Гошей, твоим отцом… Тело, чувства, мысли, воспоминания другого человека я ощутил как свои. Они возникали в моей голове отчетливо и ясно. Я стал тобой от макушки до пяток.
Я погладил тебя по волосам.
Ты положила голову мне на плечо.
– Чего? – спросил я.
– Еще погладь.
Почесал тебя за ухом, как иногда чесал лошадь без имени в Новом селе. Только уши у вас были разные. Ухо лошади было как кулек для подсолнечных семечек, а твое как холодный пельмень.
Ты обняла меня за плечи:
– Но папину фуражку я тебе все равно не принесу.
– Почему? – Чудесное кончилось, и я снова чувствовал только себя.
– Дай честное-распречестное, что никому не скажешь.
– Ладно.
– И даже тетке не скажешь? И пусть тебя тогда не примут ни в октябрята, ни в пионеры.
Давать слово не хотелось, хотя от Юрки мне были известны и более страшные клятвы: «Чтобы я сгорел» и «Зуб даю».
– Честное-распречестное, – сказал я наконец.
Собирая в себе решимость, ты несколько раз вдохнула. А я подумал, что сейчас ты мне опять нагородишь всяких врак.
– Все равно не скажу, – сказала ты. – Давай лучше поклянемся, что никому никогда не отдадим эту сандальку.
– Почему?
– Потому что это будет нашей общей тайной. Клянешься?
– Поклялся же.
– Лишняя клятва не повредит.
– Ладно. – Наверное, я хотел тебя успокоить, и ты немножко успокоилась.
Лес терял дневные звуки. Вместо криков птиц накатывало тихое морское шипение. Его можно было потрогать и раздвинуть как занавеску.
Ты вытянула вперед палец:
– Смотри.
Неподалеку на елке сидела фабричная кукла и как белка пучилась на заходящее солнце. У нее были оплавленные огнем глаза и темные от гнили ноги.
– А вон еще… – Ты взяла меня за руку. – Пойдем, пока солнце светит.
Куклы сидели на деревьях. И я почему-то вспомнил путеводные хлебные крошки из какой-то немецкой сказки. Мы шли навстречу кукольным взглядам. С наступлением темноты куклы оживали – медленно поворачивали головы нам вслед. За деревьями послышались шаркающие шаги и треск раздавленных прошлогодних шишек. Трава прихватывала ноги, примеривалась, чтобы в нужное время цапнуть и утянуть под елки.
