- Адриана упрекает отца за то, что он не защитил ее, поставил в ложное положение. Кричит: «Как ты смел говорить всем, что я приемная? Все об этом знали! Все!» Требует, чтобы Фортунату сказал, где ее настоящая мать. Хочет найти ее. Но Фортунату молчит. Может, и в самом деле не знает. А может, продолжает с ней видеться и не хочет ничего говорить при мне. В общем, Марсия, от моей жизни остались одни развалины. Родную дочь я не любила бы больше Адрианы. Я и сейчас считаю ее своей дочерью и очень хочу, чтобы наши отношения опять наладились. Но все повернулось так, что надеяться мне не на что.
Глаза Жениньи вновь наполнились слезами, и Марсии нечем было утешить женщину, к чьим утешениям она так часто прибегала. Она посидела возле нее, повздыхала, и Женинья сама ее попросила:
- Ты уж иди. Что тут сидеть со мной. Я пока всех слез не выплачу, ничего не смогу придумать.
Марсия поцеловала ее и простилась.
Она вышла за дверь и стала подниматься к Элизеу. Она поняла, что именно сейчас и должна решиться ее судьба. Если они с Элизеу любят друг друга, то должны быть вместе. Скрыть эту любовь, сделать вид, будто ее нет, было бы преступлением против самой жизни. Роковые ошибки, как только что она убедилась, остаются роковыми и спустя двадцать лет.
С замиранием сердца она остановилась возле знакомой двери. Собралась с духом и нажала на кнопку звонка. Звонок прозвонил, и она услышала какой-то шорох. Сердце у нее заколотилось: сейчас дверь откроется и…
Но дверь не открывалась. Хотя в квартире явно кто-то был.
«Может, он и Жилвания…» - ревниво подумала Марсия и побледнела.
Наконец дверь открылась. На пороге стоял Элизеу, и было видно, что он был занят работой, что она оторвала его. Но глаза его вспыхнули радостью, и Марсия вошла.
Элизеу, когда раздался звонок, как раз работал над портретом Сары Бернар, заказанный Барони, поэтому он был вынужден на всякий случай убрать и сам холст, и фотографии.
Марсия не стала спрашивать, над чем он работает, и не просила показать. У нее с тайнами живописи были связаны самые неприятные воспоминания.
Они смотрели друг на друга, чувствуя взаимную неловкость. Наконец Элизеу сообразил и пригласил ее на кухню.
- Сейчас я напою тебя чаем, - предложил он.
- Спасибо. От чашечки чая не откажусь.
И вот наконец кипит чайник, а разлитый по чашкам чай стынет. Марсия с Элизеу цедят слова, не зная, с чего начать и как преодолеть неловкость.
«Сейчас или никогда», - твердит себе Марсия, щеки ее вспыхивают, и, набравшись решимости, она произносит:
