Думаю, он знал, что она воровала. Но ему, без сомнения, было плевать. Мама не могла мыслить с размахом, а те мелочи, что она утаскивала, очаровательные безделушки, господину Гаю явно не были дороги.
Мне кажется, что именно благодаря его покровительству, а не благодаря маминой усердной работе, нам удалось сохранить дом. По зрелому измышлению, господин Гай появился в нашей жизни в очень нужный момент и благодаря ему мы не оказались на улице. Этого страха, моя Октавия, ты никогда не поймешь, ты как и все человеческие существа испытала ужас при мысли о смерти, страх увечий, боязнь быть нелюбимой, все то, что доступно каждому. Однако кое-где до сих пор обнаруживается счастливый пробел — ты ничего не знаешь о том, как это не понимать, будет ли у тебя крыша над головой завтра.
Я очень боялся потерять дом, я был привязан к нему и знал, как привязаны к нему Хильде и мама. Поэтому мои чувства к господину Гаю были крайне противоречивыми, ненависть и благодарность столкнулись на оживленной трассе моего разума, и авария эта произвела самые неприглядные последствия.
Я так хотел, чтобы он исчез, но боялся даже думать об этом (потому что я способен менять реальность, разумеется, я должен лучше соизмерять свои желания), потому что тогда моя семья оказалась бы в очень шатком положении. Я чувствовал, как мама ненавидит его. Между матерью и маленьким ребенком всегда есть связь, понятная только двоим. Ее взгляды, голос, улыбки — все было безупречным, но я и Хильде чувствовали темное, болезненное, исходящее от нее, и это пробуждало в нас ненависть к господину Гаю, хотя он всегда был предельно мил с нами и даже приносил подарки.
Мы закапывали их во дворе, под деревьями. Меня одолевала тайная надежда, что однажды и он туда попадет. Мама никогда не говорила об этом человеке ничего плохого, и все же ее от него тошнило.
Когда я понял, что у мамы будет ребенок, я почувствовал к ней невыносимую жалость, внутренности от нее скрутило. Только один раз это чувство повторилось — когда я узнал, что ты носишь моего ребенка. И хотя отчасти то, что я сделал с тобой продиктовано далеким, детским желанием навредить давным-давно мертвому и не имеющему к тебе отношения человеку, в то же время я испытывал отвращение к себе за то, что уподобился ему. Человек — месиво из чувств, пожирающих друг друга намерений. Я сделал это с тобой, потому что считал это справедливым, потому что однажды то же самое произошло с моей матерью, и я думал, что сделаю больно тому, кому ты не мать, не дочь, не сестра.
