Она говорила нежно, ласково, словно объясняла мне очевидные вещи. И я верила ей. Мне было страшно оттого, что она говорит правду.
— Пойдем, я умоляю тебя.
— Ударь меня, — приказала она. И я ударила ее, на этот раз больнее. Я вложила в этот удар свою злость на нее, на ее желание сдаться, такое же взбалмошное, как слова о победе. И, может быть, такое же лживое.
— Сильнее! — крикнула она. — Я ничего не чувствую!
И я ударила ее снова.
— Еще!
— Ты хочешь, чтобы я убила тебя?! — спросила я с ужасом и каким-то противоестественным желанием.
— Нет, — сказала сестра искренне. — Просто мне страшно.
И тогда я ударила ее снова. А потом еще раз. Губы у нее были влажные, румянец на щеках расцвел сильнее. И я совершенно не заметила ее движения, когда она схватила с тумбочки у кровати пепельницу Домициана. У него была раздражающая привычка курить в постели.
Больше ее нет. Эта мысль последней пронеслась в моей голове перед тем, как удар по голове окунул меня в темноту.
Я очнулась рядом с ней, в луже теплой крови, и первые мои мысли, спросонья странные, скользили по тайным воспоминаниям о первой менструации, стыде и боли. Я лежала рядом с сестрой, уткнувшись носом в ее шею. Кровью пахло совершенно одуряюще. Мои губы касались ее шеи, и я поняла, что не чувствую губами пульса, к которому привыкла еще до рождения.
Это и заставило меня открыть глаза и вспомнить, где мы.
Она лежала рядом со мной. Простынь пропиталась ее кровью. Она была бледной, но ее тело еще сохранило тепло.
И я закричала.
Сестра порезала себе вены. Аккуратные надрезы изуродовали ее прекрасные руки. Ее покинуло столько крови, что я не думала, будто она жива. И все же я пыталась остановить и без того увядшее кровотечение. Я вбежала в ванную, упала, разбив коленку, схватила бинты из ящика под раковиной.
Я знала, где хранятся ее бинты — я часто перевязывала ее раны. И ее последние раны перевязывала тоже я.
Я плакала, и почти ничего не видела. Злость и горе были так сильны, что я хотела сделать то же самое, что и она. Я перевязывала ее безвольные руки и целовала их.
Я больше не хотела сбегать. Мне некуда было. Меня не существовало без нее.
Мою сестру уносило, как тогда в детстве, бушующее море. Только совсем другое — море крови. Я сидела на полу и целовала ее холодеющие пальцы. Нож, которым она сделала это, лежал на тумбочке.
Меня тошнило от боли в голове, такой невероятной, что казалось, я слепну.
Но мне было все равно.
Там, за дверью, слышался шум. И это не было важным. Больше не было ничего важного.
