Через несколько дней после Благодарения сержант Маккинли сказал, что для меня есть сообщение в кабинете администрации.
Я прошла туда в кандалах, в сопровождении Маккинли и еще одного копа, шагавшего позади меня.
В кабинете администрации передо мной возникла лейтенант Джонс.
– У вас имеется скончавшийся родственник, – сказала Джонс.
– Родственник?
– Тут написано – это ваша мать.
В Стэнвилле три тысячи женщин. Здесь то и дело бывает, что тебе сообщают неверную информацию – например, что ты ВИЧ-положительная, когда это не так. Или дают чужую почту. Я была уверена, что Джонс что-то напутала. Или просто решила помучить меня, потому что у нее была такая роль, мучить нас.
Я сказала, что не верю ей.
– Здесь написано: Гретхен Бекер. Погибла в автомобильной аварии в прошлое воскресенье, тридцатого ноября.
– Нет, – сказала я, – нет. Этого не может быть.
– Ее и ребенка забрали в главную больницу Сан-Франциско, – прочитала Джонс механически. – Ребенок получил неопасные для жизни повреждения.
– Это мой сын, – сказала я. – Ему только семь. У него никого больше нет. Я должна попасть к нему.
– Ты должна попасть к нему? У тебя два бессрочных приговора, Холл. Ты никуда не выйдешь отсюда.
– Это мой сын. Он в больнице, я…
– Холл, если бы ты хотела быть матерью, ты бы подумала об этом раньше.
Я метнулась к бумаге, которую держала Джонс. Я должна была увидеть ее.
Меня схватил Маккинли. Я попыталась вырваться. Мне нужно было увидеть бумагу.
Маккинли повалил меня на пол, и его большой ботинок мягко вжался мне в плечо, не давая подняться. Я понимала, что Маккинли не хотел мне зла. Я это чувствовала. Но Джонс была лейтенантом, его начальницей. Его ботинок прижимал меня к полу. Его ботинок говорил: «Твоя мать мертва». Моя мать мертва. Я осталась один на один с системой, словно на войне.
– Дайте мне увидеть бумагу, – сказала я. – Пожалуйста.
Мой голос был далеко не ровным – что правда, то правда. Я сказала «пожалуйста», срываясь на крик. Пожалуйста. Пожалуйста. Дайте ее мне. Дайте мне ебучую бумагу.
– Когда-то я жалела вас, сучек, – сказала Джонс. – Но если ты хочешь быть матерью, ты не попадаешь в тюрьму. Просто и ясно. Просто и ясно.
Я попыталась встать. На меня навалились другие копы. Я укусила чью-то руку. Они вдавили мою голову в пол. Я повернула ее в сторону и плюнула. Я плюнула на Маккинли и получила дубинкой по затылку. Зазвучала сирена. Сирена мычала мне в уши, и все, что я могла, это бороться.
– Это моя семья! Это мой сын! Это мой сын!
