Но наступление не прекращалось: все требовали сдать куда-нибудь Лизавету и ехать. С Костюковичей стал приезжать каждую неделю зять Додик, который раньше приезжал в Краснополье только на большие праздники, и разговоры в доме шли только об Америке. Даже Двося перешла на сторону детей и говорила, что Лизавету оставит знакомым, которые будут за ней смотреть, как за родной.
— И только мы скроемся с глаз, отдадут ее на мясокомбинат! — не соглашался с ее доводами Айзик. — Кому это надо — старая лошадь?!
— Ее по старости не возьмут на мясо, — замечал зять.
Время шло, все потихоньку уезжали, а Айзик оставался на месте.
— Внуков хотя бы пожалел, — бурчала Двося. — Извелись все!
— Не станет Лизаветы, тогда и поедем, — говорил Айзик. — Не убежит ваша Америка!
— Что-то надо делать с твоим папашей, — говорил каждый раз Додик, возвращаясь от тестя.
— А что сделаешь? — разводила руками Соня. — Надо ждать. Лизавета не вечная.
— Нас переживет! — бурчал Додик. — И вообще, Америку могут закрыть! Все поговаривают уже про это. Или ваш дядя умрет, и тогда вообще не к кому будет ехать! В каждом письме пишет, что болеет!
— Папу не переубедишь, — безнадежно говорила Соня. — Он на этой лошади помешался.
Эта проблема не давала им покоя, и они делились ею со всеми, прося совета, и получили его неожиданно от железнодорожника, любителя-охотника, живущего в их доме. Они не то, чтобы дружили, но знались: если куда надо было подъехать, он доставал им билеты, время от времени подбрасывал их на своем «Москвиче» на рынок, изредка продавал им зайчатину и часто перехватывал деньги до зарплаты.
— Додик, — сказал он, — не строй проблему на пустом месте. Застрели эту клячу — и все!
— Какой из меня стрелок?! — сказал Додик. — Я в армии ни разу не стрелял: в стройбате служил. Это ты охотник! Может, поможешь?
Железнодорожник подумал и сказал:
— Подари мне «Зауэр»! Всего за двести рублей отдают, и я уберу твою проблему.
— А что это «Зауэр»? — спросил Додик.
— Ружье немецкое, — сказал он. — Вадик Перлин из комунхоза уезжает в Израиль и продает. Считай, бесплатно. В хорошее время семьсот стоит. И не достанешь.
И Додик купил…
Лизавету застрелили днем, в будний день, когда она спокойно паслась на лугу за Филипповым домам… Вокруг никого не было. Филипповым домом называли развалины бывшей помещичьей усадьбы. По вечерам и в выходные там играли дети, но в средине дня, в будни, их там не было. Ближайшие дома были сравнительно далеко от этого места, и если кто в них был, то глухие старики. И выстрела никто не слышал.
