Наспех развьючив коня и кое-как пристроив вьюки на склоне, они вывели его на безопасное место.
— Стасик, сколько раз тебе говорили, чтобы ты не наматывал повод на руку!
— А я и не наматывал, - ответил Стасик и разжал кулак. Повод свободно лежал на его ладони. Он стоял бледный и какой-то слишком уж спокойный. По руке текла красноватая грязь, из-под которой торчали лохмотья содранной кожи.
"Ну и ну" - покачал головой Иван Лексаныч. - Решиться на такое... А если бы остановить коня не удалось?"
...На лагере Стасику промыли руку перекисью водорода, забинтовали. Потом налили полстакана спирта, развели водой.
— Пей!
— Да не, я же не пью...
— Не имеет значения, это тебе от столбняка, от заражения крови, от шока, ото всего...
— Надо бы с солью и с перцем, - посоветовал подвернувшийся под руку Женька, - и с порохом.
— Угу, и еще с дробью, - грустно облизнувшись, добавил Иван Лексаныч.
Стасик покорно выпил стакан до дна и сразу же пошел спать.
Дежурство - благо или наказание?
Бывали у нас дни, когда утром все расходились в маршруты, а вечером те, кто пришли первыми, начинали готовить ужин.
Возвращаешься вечером с Женькой, у того один вопрос:
— Как ты думаешь, варят они кашу или нет? У Стасика - совсем другое беспокойство:
— Интересно, все ли у них в порядке? Такой маршрут сегодня опасный...
...Бывали дни, когда все оставались дома.
Дождь. Мы безвылазно лежим в палатках. Но варить все-таки надо. Сразу возникает проблема: в чем выходить под дождь? Сухое белье, в котором спим, мочить никак нельзя, а от одной мысли, что придется натягивать мокрую еще со вчерашнего дня робу, мурашки бегут по коже. И мы выскакиваем голые. Со стороны это, наверно, выглядит смешно - две голые фигуры с посиневшей кожей и волосами дыбом, ожесточенно матерясь, в бешеном темпе отплясывают замысловатый ритуальный танец над костром. Вдвоем делать на дожде совершенно нечего, но у каждого танца - свои законы. Был такой закон и у нашего па-де-де - второй партнер выскакивал на дождь просто так, из чувства солидарности. И плясать вдвоем, в самом деле, становилось легче. Одним из партнеров, первым или вторым, почему-то всегда оказывался Стасик.
...Но чаще всего в лагере оставались только дежурные. Женька и Стасик не любили дежурить. В лагере они изнывали от раздражающего однообразия. Костер, каша, посуда, лошади и снова каша, лошади, дрова. Особенно они не любили мыть посуду.
Конечно, если задуматься, эта посуда - совсем не та, что моешь дома на кухне. Взять хотя бы кастрюлю. Разве дома бывают такие? Закопченная кострами так, что нельзя даже сказать, зеленая она была вначале или коричневая, повидавшая чуть не всю Камчатку, кастрюля не с какими-то эмалированными ручками - ха, ручки! да они отломились сразу же, стоило Арарату один раз свалиться с вьюками в яму, - с дужкой из проволоки, с залатанной дыркой - Стасик помнит, как они с Иваном Лексанычем заливали эту дырку расплавленной алюминиевой ложкой - кастрюля с буграми, вмятинами, щербинами, кастрюля, к которой не подходила ни одна крышка, - разве такую кастрюлю можно считать обыкновенной? А мясорубка? Да чего там говорить - та самая, через которую пропустили уже трех медведей!
