...Хорошо зимой в берлоге! Никаких забот о еде. Сытый, довольный, развалился топтыгин в тепле и только ухмыляется во сне, вспоминая о рыбе, ягоде и орехах прошлого года... Но вот подходит весна. Греет солнышко, тает снег. За шиворот начинает капать, и как мишка ни ворчит, весна все-таки выкуривает его из берлоги.
Медленно обнажается земля, кое-где зеленеет травка. Мишке голодно. Запас сала, с которым он вылез из берлоги, быстро тает. Вдобавок Михал Иваныч начинает линять. Длинная шерсть сваливается в неопрятные космы, торчит клочьями. Тощий, лохматый, длиннорылый, с горящими голодными глазами, слоняется он по сопкам, по рекам, по берегу океана. Уныло опустив голову, обшаривает глазами и обнюхивает каждый предмет, переворачивает лапой камни, коряги... Где пощиплет травку, молодые побеги шеламайника, где найдет дохлую протухшую рыбину, прошлогодние шишки, но разве это пища для могучего зверя? В беспросветно голодной весенней жизни у мишки одна надежда - вот пойдет нереститься лосось!
Наконец приходит время, и перед устьями камчатских рек огромными косяками скапливается горбуша, кета, кижуч. Преодолевая течения, мели и перекаты, движутся они вверх по реке, на те нерестилища, где когда-то сами впервые познакомились с жизнью. То, судорожно извиваясь, почти посуху ползет лосось по песку на мелких перекатах, то стрелой прыгает через пороги и небольшие водопады... На нерестилище лосось приходит совсем непохожим на того серебристого, налитого жиром красавца, который начал путешествие. Он потерял по пути почти весь свой жир, надел брачный наряд. Вдобавок тело начинает постепенно отмирать - сначала хвост и плавники, потом все остальное.
Вот и икра выметана, полита молоками, заботливо засыпана песком. Это - все, конец. Давая начало новой жизни, лосось умирает - таков закон, жестокий и неумолимый, не признающий исключений даже для самых сильных. Лосось становится вялым, он едва шевелит омертвелым хвостом и плавниками, белеющими все больше и больше. Течение сносит его вниз, он натыкается на камни, бревна, все чаще переворачивается брюхом кверху, пока, наконец, уже почти мертвого, течение не выбросит его на мель или не прибьет к берегу. Тысячи и тысячи дохлых рыбин устилают все косы, мели, покрывают дно реки, плывут по поверхности. Воздух вокруг наполнен запахом смерти, вода становится горькой от трупного яда.
Для камчатского звериного населения после тяжелого поста начинается долгожданная масленица. На реки слетаются тучи воронья. Едят рыбу лисы, росомаха, даже маленький соболишка. Камчадалы говорят, что только заяц на Камчатке не питается рыбой.
