— Тарапул, иди, пожалуйста, побыстрее! - он только вопросительно задвигает ушами. Не поможет здесь и полулитературный жаргон, на котором объясняется хозяйка с нашкодившей кошкой:
— Ах ты дрянь ты этакая...
Камчатский конь способен понимать речь только крепкую и соленую, как штормовой ветер, выразительную, как кукиш, многоэтажную, как небоскреб, такую, от которой цивилизованный европейский конь упал бы в обморок. Мы были противниками такого языка, но... ничего не поделаешь, другого они не понимали.
Во всем остальном каждый конь представлял собой неповторимую индивидуальность.
Тарапул. Серый невзрачный конек-горбунок. До того широк и пузат, что кажется низеньким, но рядом со стройным скакуном Рыжим выглядит не то слоном, не то верблюдом. Умен и опытен до последнего лошадиного предела. Служба в артиллерии пошла ему на пользу! Ловить себя не дает, но делает это по-своему и с умом.
Вот идет небольшими ласковыми шажками Иван Лексаныч, нежно причмокивая губами. В руке у него - кусок хлеба с солью, но Тарапул знает - в другой, что за спиной, - уздечка. Он не обращает на Ивана Лексаныча никакого внимания, пока тот не подойдет к нему метра на два. Это - последняя грань, и Тарапул не позволит ее перешагнуть. Иван Лексаныч делает один шаг, Тарапул - один прыжок. Два шага - два прыжка. Остановился Иван Лексаныч - и Тарапул спокойно продолжает щипать травку... Когда Иван Лексаныч, утомленный единоборством, теряет бдительность, Тарапул мгновенно выхватывает у него из рук кусок хлеба и тотчас же поворачивается задом. И снова продолжается менуэт со сложными фигурами, но с неизменным расстоянием - два метра, продолжается каждое утро перед вьючным переходом, продолжается до тех пор, пока в один прекрасный день Иван Лексаныч не догадался привязать Тарапулу на шею обрывок веревки длиной в два с половиной метра. И, несмотря на весь свой ум и огромный опыт, Тарапул так до конца сезона и не догадался изменить тактику. Надо было видеть его обиженную физиономию, когда его, заслуженного боевого коня, ловили за полминуты, как последнего сопливого жеребенка...
Для Тарапула, единственного изо всей нашей кавалерии, на кухне не существовало никаких тайн. Как только мы устраивались в палатках спать, около костра раздавался грохот. Тарапул переворачивал кастрюли, миски, опрокидывал ведра и сковороды, рвал зубами вьючные сумы и съедал все, что находил, - лепешки, кашу, муку, соль и даже недожаренные медвежьи котлеты. Однажды он укатил кухонный вьючный ящик метров за двадцать от костра, пытаясь его открыть. Было только два способа борьбы с ним - или вешать кастрюли на дерево, или привязывать к дереву самого Тарапула. Иногда, для большей надежности, мы делали и то и другое.
