Я не смела взглянуть Людмиле Михайловне в лицо. Понимала, что ужасно виновата, и стояла, свесив голову на грудь. Ждала наказания.
– Марш умываться! – Учительницу трясло.
Я чувствовала, что она готова прибить меня и сдерживается из последних сил. В доме ребенка меня бы уже давно наказали за этот страшный проступок, высекли бы как следует скакалкой или ремнем, но в детском доме воспитательницы и педагоги ничего подобного не делали с детьми. Могли изредка шлепнуть тапкой или дать по попе скакалкой, и то мы всегда понимали за что. Каждый раз это было какое-то серьезное непослушание. Но учительница ИЗО даже и в этой ситуации сдержалась. Я боялась смотреть на нее, но все равно краем глаза видела ее побелевшие дрожащие губы и красные пятна на шее.
Через холл, мимо спален и игровой, я поплелась в ванную комнату. Слезы наворачивались на глаза оттого, что я не понимала, чего именно учительница от меня хочет. Как это «рисовать»? Что вообще это значит? Другие дети здесь уже давно, с трех лет, конечно, они прекрасно понимали, чего от них хотят. А как же быть мне? Рисовать. Рисовать. Я ведь не знаю, как это – рисовать! Я открыла дверь в ванную комнату спиной, чтобы не прикасаться к ней грязными руками. Пока шла, крепко сжав кулачки, все цвета во вспотевших от страха ладонях перемешались и стали землей. Я с удивлением смотрела на свои руки – коричневые внутри, пестрые снаружи – и поражалась волшебству, которое сотворили со мной краски. Я хотела оставить всю эту красоту себе, не смывать. Но ослушаться учительницу не могла. Осторожно включила воду, взяла мыло – оно тут же окрасилось от моих рук – и стала мылить. Разноцветные пузырьки росли и лопались на ладонях, цветная вода стекала в белую раковину и пропадала в неведомых далях. Я любовалась ее многоцветием и представляла себе цветную воду, которая бежит по трубам, неведомым мне туннелям, изгибам и яркой струей врывается в небо. Нарастает. Набирает силу. И превращается в быстрые, освещенные солнцем облака.
Картина с белого листа ожила перед моими глазами. Я видела уже не только небо, но каждый переход цвета на нем, каждое перышко облаков. И деревья, и травы, и цветы каким-то чудесным образом отражались в них.
– Соня! – Я вздрогнула и обернулась.
Мама Таня открыла дверь в ванную комнату и стремительно вошла.
– Что ты здесь делаешь? Все на занятии.
Она подошла совсем близко, заглянула в раковину. Увидела меня, старательно натирающую руки куском похудевшего мыла, и успокоилась.
