«Советские законы, — говорил Ежов, — одинаковы для всех. Ягода, по всей видимости, не хотел этого понимать и потому устроил для Каменева и Зиновьева из тюрьмы санаторий. Додумался обеды заказывать им из ресторана». Ягода лично всячески противодействовал и отводил карающий меч правосудия от голов этих преступников. Потребовалось два суда над Зиновьевым и три над Каменевым, чтобы они получили по заслугам.
Придя к руководству, Ежов много внимания уделял укреплению органов НКВД. Об этом свидетельствуют документы тех лет. В частности, 28 сентября 1938 года он подписал приказ «О результатах проверки работы рабоче-крестьянской милиции Татарской АССР». В нём констатировалось, что вскрыт ряд вопиющих нарушений и игнорирования приказов и директив НКВД СССР, приведших на практике к развалу работы милиции, засорению кадров, разгулу грабителей, воров и хулиганов. Однако начальник управления Антонов вместо организации борьбы с преступностью занимался очковтирательством. За восемь месяцев 1937 года в Казани было 212 грабежей, а в отчётности показано только 154. В соответствии с приказом были сняты с работы, арестованы и преданы суду начальник Управления милиции и начальник политотдела, а также девять других работников, ряду сотрудников были объявлены взыскания. Приказ заканчивался словами: «Народному комиссару внутренних дел Татарской АССР капитану государственной безопасности т. Михайлову в двухмесячный срок привести милицию Татарской АССР в боеспособное состояние и мне доложить. Ежов».
Дезорганизованная и слабоуправляемая исправительно-трудовая система, по оценке Ежова, нуждалась не только в реорганизации, но и в укреплении режима. Вскоре безрадостные вести повезли по лагерям те, кому по каким-либо причинам удалось вырваться из тюрем, переставших быть политизоляторами, какими они до того числились. По их рассказам, в конце 1936 года в Суздальском, Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах, где содержались наиболее важные политические, побывали комиссии. После их посещения тюрьмы стали похожи на корабли перед штормом. Сравнительно вольготная жизнь для их обитателей заканчивалась раз и навсегда.
В местах лишения свободы слухи всегда носят гипертрофированный характер. Каждый передающий информацию стремится внести в неё что-нибудь от себя. Вскоре уже можно было услышать, что по приказу Ежова десятки заключённых были отданы под суд только за то, что осмелились обратиться в поисках справедливости лично к Сталину, Молотову, Ежову, а сотни загремели в одиночные камеры и карцеры. Всезнающие заключённые из числа занятых на работе в учётно-распределительных столах незамедлительно разнесли молву, касающуюся жалоб, отправляемых из лагеря. Отныне все письма, за исключением адресованных прокурорам и содержащих нецензурные выражения, возвращались авторам или уничтожались.
