Услышав наконец шаги Ингрит, Ликспитл повернул голову в её сторону, заморгал и поспешно вскочил, чтобы поклониться.
– Ваше величество, – сказал он.
– Ты должен поторопиться, Ликспитл, – не ответив на его приветствие, проворчала королева. Она немного постояла, глядя на цветок, и направилась к нише в дальнем конце пещеры, отделённой от остальной лаборатории ширмой.
Пол здесь был буквально завален самыми разными мифическими реликвиями. Ещё целый ряд предметов был тщательно разложен на тянущихся вдоль всех стен полках. Там были деревянные миски, до краёв наполненные странными, сгнившими до неузнаваемости предметами, стеклянные банки с этикетками «Слёзы единорога» и «Зубы пегаса». На одной из полок даже лежал череп дракона. Правда, небольшой. Увидев всё это, можно было подумать, что ты оказался в удивительном музее, где со всего мира собраны загадочные предметы, сохранившиеся с тех давних-давних времён, когда люди верили в мифы, чудеса и магию. В центре комнаты, отделённый от всех остальных предметов, стоял самый ценный экспонат коллекции Ингрит. Около пяти лет назад она сумела выследить и похитить его, и с тех пор он хранился в её секретной лаборатории. И, что примечательно, простояв пять лет в тёмной сырой лаборатории, этот предмет не утратил своей силы – он светился нерастраченной энергией злой магии. Не сводя глаз с веретена, Ингрит подошла ближе.
За спиной королевы появился Ликспитл. Он проследил за её взглядом и покачал головой:
– Никогда не понимал, зачем вам так нужно это веретено, ваше величество.
– Это единственное сокровище, которое мне действительно нужно, – не поворачивая головы и не отрывая глаз от веретена, ответила Ингрит.
Ничего, со временем Ликспитл поймёт, зачем ей это веретено. Они все поймут.
Большую часть дня Малефисента провела в домике, где прошло детство Авроры. После того как Аврора стала королевой вересковых топей, домик был заброшен, и снаружи его затянули вьюны, а внутри сквозь земляной пол проросли цветы и трава, опутавшие собой начавшую гнить мебель. Те поверхности, которые ещё ничем не заросли, толстым слоем покрывала пыль, и когда сквозь грязные стёкла всё же прорывался солнечный луч, в нём всегда танцевали плавающие в воздухе пылинки.
Несмотря на состояние домика, он по-прежнему оставался уютным. Возможно, потому, что здесь всё ещё оставался след любви и добра, оставленный Авророй. Этот след оставался на всём, к чему она прикасалась, на всём, что она делала. Стоя возле окна в бывшей комнате Авроры, Малефисента смотрела на стоящую, как прежде, в дальнем углу кроватку, и у тёмной феи перехватывало дыхание, когда она вспоминала спавшую в ней крошечную девочку. Вспоминала, как Аврора даже во сне крепко сжимала своими крохотными пальчиками клочок мягкой ткани. Вспоминала, как смешно Аврора во сне морщила свой носик – словно нюхала снившийся ей какой-то приятный аромат. А потом Аврора просыпалась – и всегда с улыбкой, всегда. Ещё совсем ребёнком Аврора старалась найти – и находила! – что-то хорошее и доброе буквально в каждом. Включая Малефисенту.
