— Малыш… прости, — в десятый раз повторил Зейн.
— Я тебя ненавижу, — осипшим от слёз голосом пролепетал Рейн, но не отстранился.
«И правильно, — подумал Дарк. — Я хотел сделать с тобой то, за что отправил твоих родителей на каторгу, а тебя на виселицу…» Нет. Процесс Рейна вёл не он, а другой судья, где-то в провинции. Дарк непременно запомнил бы мальчика. Такого сложно забыть…
Зейну хотелось теснее прижать Рейна к себе и утешить единственным известным ему способом. Но он боялся вызвать ещё большую ненависть. Хотя куда уж больше? Не удивительно, что парень отказал ему. Удивительно, что вообще позволил к себе прикоснуться. И сейчас Дарк должен решить: собирается он добиваться любви Рейна или отпустит его. Оба варианта казались невероятно трудными. А чтобы выбрать…
— Рейн… — отважился позвать он притихшего парня.
Вздрогнув от звука глубокого голоса, тот поднял голову. Он плачет за родителями на плече человека, виновного в их несчастьях?
— Малыш, я не придумывал этот Закон, — Дарк словно услышал его мысли. — И не разделяю мнение короля. Но в силу профессии вынужден осуждать нарушителей…
— При этом трахая в задницу всех, кто попадётся на глаза?
— Я же сказал, что не считаю их преступниками.
— Да уж, сложно считать извращенцем самого себя! — выпалил Рейн.
«И тебя», — хотел сказать Дарк, но предпочёл промолчать.
— Я ничего не могу изменить, но сожалею и сочувствую тебе, — произнёс он искренне.
«Обосрались мне твои сочувствия!» — хотелось закричать Рейну, а потом месить это великолепное тело кулаками и ногами. Чтобы знал, чтобы чувствовал, каково оно, когда больно!
— Рейн, я постараюсь узнать, что с твоими родителями, — тихо пообещал Дарк.
Рейн вскинул на него ошеломлённый взгляд:
— Правда?!
— Я сказал, что постараюсь, и только узнать, — судья покачал головой, — Не хочу давать тебе ложных надежд. Спасают чаще всего молодых людей, до тридцати лет. И предпочтение отдаётся одиноким, а не семейным.
Следующую неделю Дарк был одержим идеей найти родителей Рейна. Он понимал, что у него никогда не будет шанса уложить парня в постель, будучи тем, кто лишил его семьи. И больше не надеялся. Более того, не позволял себе даже прикасаться к мальчишке, чувствуя перед ним такую пронзительную вину, что иногда задыхался от ненависти к самому себе.
На плановом осмотре он как никогда жестоко оттрахал Таркса, но кроме спазмов, за которыми последовало вялое семяизвержение, почти ничего не почувствовал. Зато доктор был в полном восторге, вытирая кровь со своей в хлам разорванной задницы. Затем подобострастно встал на колени перед его светлостью и дрожащим голосом попросил пить. Зейн выполнил просьбу, опустошив мочевой пузырь на лицо Таркса, отчего тот, захлёбываясь и торопясь выпить побольше, умудрился снова кончить, причём не касаясь своего члена. После всех этих невероятно развращённых действий заявление Дарка о том, что этот раз был последним и доктору стоит присмотреть себе другого любовника, повергло несчастного в шок. И когда Зейн закрывал дверь, оторвавшись от вцепившегося в его ноги Таркса, в кабинете слышались горькие приглушённые рыдания.
