В одно время так и сделали: не простившись и не сказавши старикам ничего, потому что только зря бы завыли, бросили они им на старые руки большое хозяйство и сами куда неизвестно ушли… Видел только их в то утро пастух поутру, когда еще из ночного лошадей не залучал, как они пробирались как воры задами, да и принял их за воров… Думал, что цыгане с обротью по лошадей, почему и не окликнул, а только притаился: куда-де пойдут… Потом в Гусенках говорил:
— Братья ушли на зарю!..
Долго Емельянычи болтались по белому свету, где только не побывали, в монастырях разных одного звону сколько переслушали, а все что-то сзади пихало вперед и вперед…
Пришли так братья на гору Афон, гора высокая, выше ее на свете и другой-то, пожалуй, нет, в облако вершиной своей уходит и с нее, с вершины самой главной, видно, что на небе за облаками делается…
Только нечего зря говорить: престола они там не увидали, как болтают иные!..
На Афоне братья сначала служками поступили, а потом и постриглись. Стали они монашить, друг от дружки, в разных кельях, поодаль.
Так и промонашили бы они, может, всю жизнь, потому что в монастыре им поначалу очень понравилось, больно гора, главное, высока, на ней и человеку как-то легче дышать и думать можно правдивей на такой горе о боге и вере, да и строгота была в монастыре, знашь, какая: в та поры не было еще отврата и пьянства среди монахов, монаси были, что надо, и брюхо у них не росло, как бабье беремя…
Да видно было им не суждено!..
* * *
В первый же день после пострига, когда Спиридон Емельяныч пришел от вечерни в свою келью, случилась с ним история, про которую он ни слова долгое время никому не говорил…
Когда Спиридон Емельяныч зажег лампадку пред образом Всех Скорбящих и вздумал пред всенощной немного прилечь, он на постели увидал толстую рыжую девку… Руки у нее были раскинуты в стороны, словно налитые, крепкие, как репяные, и стыд прикрыт еле монашьей скуфьей… Нагая! Лежит девка на голых досках его монашеского убогого ложа и так-то хитро подмигивает Спиридону: дескать, эй ты там, монашек божий… Хошь бородой покрой, хошь рогожей!
— Тьфу!.. — тут же сплюнул Спиридон Емельяныч…
А девка глядит в искосок: по всему телу рассыпаны веснушки, ради соблазна плотской чорт всегда эти веснушки носит за пазухой, только если молитву во-время сотворить, так веснушки будут уже не веснушки, а так, сор на полу… Всегда они у этого чорта наготове в полной горсти…
Спиридон Емельяныч хорошо это знал, сплюнул опять и перекрестился.
