Трещал мороз, светила луна. Комедианты спешили к Ворлеху. Вдоль путевых столбов, покрытых окаменевшими снежными шапками, они добежали до деревни за десять минут.
С трудом переводя дыхание, они остановились у первого трактира, а пока Жак стерег пиджаки и обувь, Фрицек и Ольга попытались пробраться внутрь дома, но какая-то женщина сразу же выгнала их из сеней. Все трое побежали дальше.
— Брысь отсюда! — гаркнул на них владелец другого трактира и сделал движение, словно собираясь схватить палку.
— Да оставьте их! — заступился чей-то голос от стола, когда они уже были у дверей.
— Ну-ка, живо покажите, что умеете! Да ведь ты, девчонка, совсем в сосульку превратилась!
Не мешкая, комедианты проскользнули внутрь.
Железная печка в углу излучала приятное тепло. Они вдохнули его в себя, и это определило впечатление, которое произвел на них трактир. Была суббота, день получки, и за столами густо сидели ткачи, фабричные мастера, которые пришли сюда прямо с работы, — с черными от масла руками, с ворсинками хлопка и джута на одежде. Над ними жужжали полукруглые языки газовых рожков, и яркий свет, пронизывавший клубы табачного дыма, тоже был очень приятен.
Хозяин оказался не таким уж злым человеком. Он вынес комедиантам треногую табуретку, на которой Фрицек показал несколько эквилибристических номеров, после чего они с Ольгой перешли к акробатике. Рабочие, хорошо понимавшие, что значит иметь щеки, зеленые от голода, и красный от холода нос, были щедры, и когда Ольга обходила с кепкой Фрицека столы, кучка двухгеллеровых монет на дне шапки быстро росла.
Жак ожидал их с одеждой в сенях. Он купил хлеба, колбасы, стопку водки и дешевых сигарет — себе и Фрицеку. И у них еще остались деньги.
Что же делать теперь? Домой? Нет! Надо заработать еще для животных! Авось не схватят!
Они оделись и снова вышли на мороз.
— Зайдите еще сюда, — сказал Жак, когда они очутились возле следующего трактира, — а потом — домой! Я забегу за вами. Погляжу только, нельзя ли тут в деревне купить сена. — И ушел.
Их снова хотели прогнать, но Ольга стояла у двери и не двигалась с места. И снова нашлись заступники…
Девочка вплеталась в спинку стула, легко кувыркалась в воздухе, делала мостик и, просунув голову между коленями, улыбалась присутствующим. Фрицек ждал, пока она кончит.
Вдруг сердце его учащенно забилось.
Он увидел Иозефа Гавранека. Тот сидел за последним столом.
У Фрицека перехватило дыхание. Он чувствовал, как в нем оживает ненависть, ненависть, зародившаяся еще тогда, когда он, упрямо сидя на ступеньке фургона, наблюдал за стражником, конвоировавшим по улице его отца и брата; когда у маленького соснового бора на его спину со свистом опустилась отцовская плетка. Ненависть эта была, пожалуй, сильнее прежней. За четыре года она выросла вместе с ним. Все вокруг завертелось в каком-то тумане.
