Колхозники сообщили мне, что по доносу Голубева гитлеровцы обнаружили и расстреляли прятавшегося в сарае раненого красноармейца. Предателю бежать с немцами не удалось — попался! Прокурор дивизии дал санкцию на арест. 20 января я составил по делу Голубева обвинительное заключение, прокурор его утвердил и дело направил в военный трибунал. Преступник понес заслуженную кару…
А мы опять в дороге. Снова с восхищением любуемся Волгой, но теперь уже закованной в лед, серебряной лентой ускользающей вдаль среди заснеженных лесов.
Заночевали в деревне Копылы, которую гитлеровцы, панически убегая, не успели сравнять с землей. Утром, проснувшись, выбежали голые по пояс во двор, умылись ледяной водой из колодца, растерли тело снегом — и стремглав в натопленную избу.
Тем временем хозяйка, у которой мы остановились, приготовила завтрак и позвала к столу:
— Отведайте свининки, родненькие. Для вас, освободителей наших, приберегла. Только вчера закололи!
Едим, хвалим хозяюшку и удивляемся ее находчивости. Сумела же спрятать от немцев свинью!
Во время завтрака открылась дверь и в комнату вошел работник штаба дивизии капитан Ш. Гайнутдинов.
Мы пригласили составить нам компанию.
— Прекрасная конина. Видимо, от молодого жеребца.
— Вы ошибаетесь, товарищ капитан! Это свинина, — возразил ему Храмцов. — Может, вам ее кушать нельзя?
Капитан засмеялся:
— Я все ем. Но меня, татарина, на конинке не проведешь. Наш брат конину от любого мяса отличит!
Хозяйка этого разговора не слышала — она в это время вышла во двор, и мы начали допытываться у ее десятилетнего сынишки Алеши, откуда, мол, мясо.
Мальчик охотно рассказал:
— Наши пушки как начали стрелять, как начали стрелять, так все фашисты разбежались и оставили убитую лошадь. Тогда вся деревня ее на куски разрубила. Кто ногу взял, кто что. Маманя тоже кусок принесла.
Все расхохотались и продолжали завтракать как ни в чем не бывало.
Мы прекрасно поняли, почему хозяйка нас обманула. Она, безусловно, знала, что, если кто-то из нас откажется кушать конину, угостить его будет нечем — фашисты все отобрали. А оставить без завтрака своего освободителя она не могла. Поэтому, прощаясь, мы ее горячо поблагодарили за угощение.
Под вечер двинулись дальше. Мне приказано обосноваться в деревне Бредки.
— Большая деревня, пятьдесят дворов. Там и будешь работать, — сказал начальник отдела и пожелал счастливого пути.
Ночью на санях по льду переправились на западный берег Волги. Завернули в деревню Бобры. До Бредков еще около двух километров. Закутавшись в теплые крестьянские тулупы, помчались по заснеженной лесной дороге. Ехали долго. Наконец у опушки леса сквозь редкие сосенки показался черный силуэт церкви, а дальше увидели мерцающий в окне избы свет керосиновой лампы. Вошли. Люди спят на полу, укрывшись разным тряпьем, немецкими шинелями. Старушка хлопочет по дому.
