— А кто может точно сказать, где кончается свое и начинается общее? — отозвался Коростенский.
— Вы, дорогой мой, человек увлекающийся, — мягко проговорила Анна Арнольдовна. — Весь в углах, и все они острые. Но ведь мы с вами отлично знаем, что с начальством надо ладить.
Давид Исаевич насупился:
— Все равно, нельзя превращать факультет общественных профессий в гастрольное бюро. У него иные цели.
— Вопрос спорный, и боюсь, что сейчас мы с вами не решим его, — откликнулась Анна Арнольдовна. — Давайте-ка лучше наметим программу выступления.
— Своим ли мы делом заняты? — с горечью произнес Давид Исаевич, стараясь погасить свое возбуждение.
Анна Арнольдовна вопросительно взглянула на него:
— Чем расстроены, Давид Исаевич? Только прямо, без спиралей.
Губы Коростенского скривились. Он мог бы ответить двумя словами: «Живу тяжело». Но этими словами сути дела не объяснишь. А по полочкам все раскладывать не хочется.
— От сегодняшнего сабантуя надо избавиться, — поморщился Давид Исаевич.
— Вы чудак старомодный, Давид Исаевич, — покачала головой Анна Арнольдовна.
— Однажды осмелимся, в дальнейшем будут нас уважать, считаться с нами, — настаивал Давид Исаевич. Уши у него побагровели. Он чувствовал это и еще больше горячился. — Безобразие ведь, узнаем днем, что вечером выступаем. Неужели раньше не могли оповестить?
— Кто-то подвел городской отдел культуры, срывается вечер, — оправдывалась Анна Арнольдовна своим бархатным вкрадчивым голосом. — Вот нас и просят выступить. Ну, будет вам волынить, время терять. — Тонкими длинными пальцами Анна Арнольдовна изящно стряхнула какую-то соринку с пиджака Коростенского.
— Для какой аудитории концерт? — недовольно покосился на Анну Арнольдовну Коростенский.
— Ткачихи. В основном — молодежь, и нужно что-нибудь легкое, эстрадное, — поспешила высказать свое мнение Анна Арнольдовна. — И я что-нибудь спою, если позволите.
Давид Исаевич кашлянул.
— А если использовать режиссерское отделение вашего факультета? Дать пару сцен из «Любови Яровой»?
— Не желаете вы, чтобы я сегодня пела, — обворожительно улыбнулась Норшейн. — Я вам это припомню когда-нибудь. Берегитесь!
— А! Чем хуже, тем лучше, как говорят китайцы.
— Я ведь не только председатель профкома, — игриво напомнила Анна Арнольдовна. — И художественный совет под моим началом. Вы всецело в моих руках…
Коростенский стал протирать стеклышки очков. Как тут разобраться, шутит женщина или надсмехается. А Анна Арнольдовна настойчиво продолжала:
