Прапор смутился ещё больше, даже уши покраснели. Положительно, удачное приобретение для роты! Скромен, старателен, храбр, с техникой на «ты» — а много ли найдётся студентов, знакомых со слесарным делом? К сожалению, приходится отпускать, с начальством не поспоришь…
— Кстати, поздравляю с новым назначением. Утром пришла бумага: вас командируют в Париж, в распоряжение комиссии по приёмке дирижабля «Клеман-Байяр». Так что сегодня же, вечерним почтовым — в Петербург. Литер[1] вам выпишут в ротной канцелярии. В столице явитесь в Главное инженерное управление, оформите бумаги, получите командировочные и проездные суммы, и в путь! Да, и поаккуратнее там с француженками, а то знаете, гусарский насморк…
На этот раз Колины уши могли бы посоперничать насыщенностью и яркостью цвета с иными сортами бархатных роз.
— И вот ещё что: будете в Париже, советую обзавестись автоматическим пистолетом-карабином, если, конечно, средства позволяют. А то, случись война, не из нагана же от аэропланов отстреливаться!
Ильинский торопливо закивал. Полковник неодобрительно покосился на штурвального — тот изо всех сил пытался скрыть ухмылку. Между тем, Ковалевский не шутил: он, как мог, поощрял офицеров приобретать автоматические пистолеты, пригодные для точной стрельбы на большие расстояния. Конечно, такая покупка не по карману прапорщику, даже с учётом того, что жалование у военных воздухоплавателей не в пример выше «пехоцкого». Но папаша Ильинского — московский заводчик, вот пусть и порадует сына. Не цацки ведь, вроде тросточки в серебре или запонок с бриллиантами — оружие, вещь солидная, серьёзная. Глядишь, и придётся в дело пустить на пользу престол-отечества…
* * *
Пора бы нам поближе познакомиться с героем этого повествования. Николаю Ильинскому едва исполнился двадцать один год, но обычно ему не дают и девятнадцати. Совсем недавно знакомые обращались к нему «Николка», а чаще просто «Коля». И лишь матушка, получившая воспитание в варшавском пансионе и сохранившая с тех пор пристрастие к французским романам, звала сына на заграничный манер: «Николя-а» — с парижским, как она искренне полагала, прононсом.
Итак, Коля Ильинский. Чуть выше среднего роста, русоволосый, стройный, таким одинаково идёт и партикулярный пиджак, и клетчатая рубашка американских коровьих пастухов, и мундир. Лицо приятное, открытое, черты правильные, в серых глазах светится острый ум. Нос… пожалуй, о нём многого не скажешь. Нос как нос: нет в нём ни благородной римской горбинки, ни плебейской курносости, ни свёрнутой набок переносицы, поскольку владелец его счастливо избег как увлечения английским боксом, так и уличных драк стенка на стенку. Нормальный, в общем, нос. Над верхней губой пробиваются усики: Коля, как и многие молодые люди, полагает их признаком мужественности и категорически отказывается брить.
