Он отстегнул оба погона, добавил к ним значок учебного воздухоплавательного парка, и, после недолгих колебаний, снятую с фуражки кокарду. Чёрт знает, как тут относятся к русским — вон, Николь вспомнила о «terribles cosaques»… И поди, докажи, что он никакой не казак, а бывший студент и вообще, человек интеллигентный! И ладно, если доказывать придётся миловидной барышне — а ну, как оголтелому студиозусу с саблей? Тот, кстати, уже успел себя показать — после боя приказал расстрелять пленных версальцев и самолично руководил экзекуцией. Нет уж, ну их, этих революционеров — ещё поставят к стенке из солидарности с польскими инсургентами! Как там, у Карла Маркса: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»?
— Мсье решил заняться своим туалетом?
Перед ним стояла Николь, такая же очаровательная, как и до боя. Правда, на переднике свежие пятна крови — ну да, она же добровольная милосердная сестра…
— Да, вот, зацепило. Надо бы починить…
Она просунула пальчик в дыру на кителе.
— Чепуха, работы на пять минут. А вы, мсье, перекусите, я принесла…
Прапорщик хотел, было, отказаться от угощения, но вдруг понял, что голоден, как волк. В прошлый раз он ел за завтраком, в Шале-Мёдоне, перед отъездом в Париж, а с тех пор прошло…. Ну, это смотря как считать: то ли «пять часов», то ли сорок лет, только в обратном порядке. Но есть-то хочется сейчас, аж кишки слипаются!
Так, что у нас в корзинке? Королевское угощение: ломоть хлеба, кусок сыра и пара луковиц. Ого, и бутылка? Вино? Нет, яблочный сидр. Очень, очень вовремя — горло пересохло, язык как тёрка…
— А я думал, у вас здесь голод… — сказал он, сделав первый глоток.
— Ну что вы! Голод был зимой, когда пруссаки осадили Париж, а сейчас ничего, терпимо..
— Мне рассказывали, тогда съели слона? — прапорщик припомнил разговор с букинистом.
— Даже двух! — подтвердила Николь. — Одного звали Кастор, другого Поллукс. Я, когда узнала, долго плакала, ведь слоны были такие милые! А слонятину назавтра продавали по сорок франков за фунт! И волков из зоосада съели, и даже тигров, не говоря уж о мулах и скаковых лошадях с ипподрома. Только обезьян трогать не стали. Говорят, они наши родичи и есть их — всё равно, как людоедство. Зато кошек, собак и голубей в Париже не осталось, все попали в кастрюли!
Даже разговоры об особенностях французской кухни не смогли повредить молодому, здоровому аппетиту. Пока прапорщик расправлялся с содержимым корзинки, Николь устроилась рядом, извлекла из-под передника иголку с ниткой и потянулась за кителем.
