А потом начиналось снова. Куда уходил, где находил?! – и опять в омут, в танец чертей, в красно-фиолетово-зеленое небо для него одного, в люси ин зе скай виз даймондз[25], – а Док на берегу, и вода бурлит, и не вода то уже – кровь, руку не протянуть, не достать, не предотвратить.
И снова, зубы стиснув, по новому кругу ада. Валька – никакой, Док – с болью в сердце да с верой в душе. А в паху Валькином – уже «колодцы», а печени-то нет совсем, и желтуха эта каждый раз, такая, что хоть диализ каждый день делай, и разговор такой, пустой – что уже не поговорить, и деменция все явнее…
Один раз Док вывез Вальку в Подмосковье, на частную дачу. Нанятые ребята заперли его в подвале, кормили, поили, не били, но и не выпускали. За две недели вроде переломался. Вышел как стекло. Через месяц все началось снова. Прошел год. И еще четыре месяца. Валька исчез. Телефон не отвечал. Док поехал в Перово. Выломал плечом дверь. Валька болтался на кухне в петле.
Ольга на похороны не пришла. После похорон Док сидел в доме на Новой Риге, пил и выл. Выл как зверь. Татьяна, чувствуя, чем дело обернется, заранее увезла детей к матери. От воя и водки Док охрип. На третий день, утром, выпил полстакана коньяка, его вырвало на персидский ковер. Впервые за три дня вырвало. Он перестал пить. Лежал на полу. Татьяна сидела рядом, держала за руку, приговаривала:
– Ну хватит, ну успокойся, ну пожалуйста, ну он же сам виноват, ну ты же сделал всё что мог, ну, пожалуйста… – и снова, снова, снова, будто ее заело, как патефонную пластинку. – Ну что ты так, он же сам во всем виноват…
Док еле встал с пола, упал, потом пополз, качаясь, в ванную. Сел в горячую воду и явственно понял – как на духу, хрустально так понял, до звона в ушах и до искр в глазах, как будто тем хрусталем пропороли его сердце: случись с ним самим что, Татьяна не будет за него бороться. И стало ему прозрачно и легко. Он скачал из интернета песню Жана Татляна «Осенний свет» и слушал ее весь день, пока не уснул, выздоравливая и прощаясь с кошмаром.
Не тут-то было. Он просыпался теперь по утрам, зная и помня, еще глаз не открыв, что Валька не вернется. Он просыпался теперь по утрам, спохватывался, что нужно на работу, – но никакой работы у него больше не было. Бизнесы проданы, деньги вложены. Все прекрасно. Все просто изумительно. Он просыпался теперь по утрам и не знал, что ему делать. Поначалу он садился в машину и ехал куда глаза глядят. Уезжал на сто, на двести километров. Просто так, бесцельно. Ел в придорожных кафе. Курил и пил теплый кофейный суррогат из термосов у дальнобойщиков. Спал в машине, где застанет ночь. Потом возвращался домой. От него воняло потом и куревом. «Мерс» был в дерьмище по крышу. В салоне на полу валялись окурки – он часто промахивался мимо пепельницы, засыпая горячим пеплом дорогущую «наппу» сидений. За полгода он постарел лет на пять.
