Будучи девушкой сообразительной, Кадри поняла, что ей на самом деле повезло. Если бы она искала квартиру одна, то всё встало бы ей еще дороже. А так – Эгле жила здесь уже три года, знала все местные цены и вряд ли стала бы переплачивать.
Кадри крутилась как могла, но если к концу месяца, даже с учетом чаевых, в кошельке оставалась сотня-другая фунтов – это было большой удачей. Большой же неудачей был мистер Байрнсон. Он под любыми предлогами вызывал ее к себе в кабинет и вел беседы на разные производственные темы. Старый похотливый сластотерпец был труслив – случись малейшая возможность обвинить его в харрасменте, и ему бы не поздоровилось. Но разговаривать с сотрудницами ему запретить никто не мог. Читая свои длинные бестолковые лекции, он елозил взглядом по бюсту Кадри под форменной ковбойской рубашкой, а задницей по старому истертому креслу, отчего оно в такт слегка поскрипывало.
Обычно после разговора с Кадри, выпроводив ее в зал, он быстро закрывал дверь своего кабинета на ключ изнутри. Тут-то Кадри и поняла, почему в окнах его кабинета, выходящих на улицу, вставлены непрозрачные молочные стекла. Так что муж и отец Зервас был отнюдь не худшим вариантом. По крайней мере, не извращенец.
В Полисе Кадри по указаниям Димитры – как-никак, Димитра тут выросла – быстро справилась с поворотами, ни разу не ошиблась, и машина выскочила на шоссе в деревню Неа Диммата, проложенное по самой кромке берега.
Кадри и Димитра приехали к дому родителей Дими как раз к обеду. И это было катастрофой. Мама Дими, однозначно заключив, что Кадри слишком тоща для своего роста – «Кадри, деточка, ты что, хочешь стать анорексичкой?!» – не успокоилась, пока тарелка Кадри, где было всего разного «ну самую чуточку» (лучше было бы сказать «ну самую горочку»), не опустела.
После обеда мама утащила Дими на второй этаж – «мы тут посекретничаем немножко, а ты отдыхай, дорогая». Кадри вышла на улицу и буквально через пару минут оказалась на высоком обрывистом морском берегу. Ветер был сильным, у Кадри текли слезы. Только слезы текли не от ветра – не было никакого смысла обманывать себя.
Кадри вспомнила другое море, Балтийское. И ветер. И пляж Штромка – переполненный скупым коротким летом и совсем пустынный в такие дни, как сейчас.
И отца. Трезвого и живого. Как он, смеясь, басил сквозь черные усы:
– Девочки мои золотые! Я счастливый садовник, ведь я живу в таком цветнике! Кто в цветнике хочет мороженого? Все хотят мороженого! – и бежал неуклюже к ларьку, на ходу доставая из заднего кармана холщовых брюк маленький полукруглый кошелек, близоруко отсчитывая монеты.
