Я выспался днем, до полуночи вспоминал годы прошлой жизни на строительстве водохранилища, почувствовал, что ночью все равно не усну, достал чистую общую тетрадь, придвинул лампу к столу. Приглушенно урчали машины, попрятавшись, помалкивали рассерженные москиты, ночные бабочки мягко шлепали крыльями в стекло освещенного окна. У меня не было фактов, которые хотел получить следователь. Но если бы все знали то, что знал я, Такырбаса можно было бы упечь за решетку без фактов. Так мне казалось той душной ночью. Я обтерся мокрым полотенцем, сел поудобней и начал писать.
Урочище называлось Бартогай — по-местному — «есть лес». На отвилке Кульджинского тракта первая группа рабочих вкопала в каменистую землю столб, прибила к нему обструганную доску, заостренным концом указывающую на колею разбитой дороги. Я столько раз слышал об этом дне, что, кажется, сам видел, как кряхтел, налегая на лопату тучный бурильщий Шмидт, как Славка-бич обмакнул в краску выдубленный мазутом, скрюченный вибрационкой палец, вкривь и вкось намазал им по доске «Бичегорск».
В двенадцати или пятнадцати километрах от тракта речка Чиличка, вырвавшись из горного ущелья на равнину, шаловливо разбегалась рукавами проток, стариц, излучин, затем снова заныривала в узкую теснину скал. Там, где подвижное, меняющее места русло подмыло глинистый берег, среди древних могильников, может быть, и сейчас лежит груда серых, покрытых лишайником камней. Среди них мало кто замечал узкий лаз. За ним, в землянке вроде каменного ящика жил старик, скорей всего такой же бездомный бич, как многие из первоприбывших. Имел ли пенсию или зарабатывал сбором лекарственных трав, говорить об этом он не любил, хотя поболтать был мастер.
Сейчас, когда прошло несколько лет, наши беседы с ним кажутся странными снами.
А тогда… Первое время, слушая его уверения, что он родился и умер полтыщи лет назад, я хохотал. Позже, бывало, его байки и раздражали меня:
— Мели, дед, мели!.. Мне все равно ждать, когда привезут кайло… В детстве на голову не падал? Понятно! Ничего, бывает хуже.
Не обращая внимания на насмешки и недоверие Абиш, обычно, распалял себя с каких-нибудь крученых суждений.
— Чтобы вспомнить жизнь-дорогу, на которой остаются следы, надо мало времени.
По другую сторону она длинна и как сон…
И снова, томясь бездельем, я слушал про битву при Аксу, про резню на перевале Санташ, про егеря и нулевой цикл — ту часть строительства, которую не застал, а со временем так притерпелся к рассказам и рассуждениям, что ничего уже в них меня не удивляло, не возмущало.
