Гнулись, бились о скальные выступы дефицитные трубы, летели вниз вместе с камнями и долго еще лежали вдоль дороги под горой, потом пропали: скорей всего были засыпаны породой, попав под отвал.
Уехал главный, Боцман под вечер влез на клумбу, орал — не понять о чем, а утром, на раскомандировке, смирившийся, но злой, сказал:
— Черт с ней, с трубой! За монтаж и за демонтаж все равно заплатят вдвойне — выжму… Ничего, сколотим штурмовое звено по аккордному наряду… Кто хочет поработать за деньги? — Ожил после первой неудачи, хохотнул с вызовом — все хотят!
Значит, порядок… Тоннель — наши деньги, — снова стал заводиться. — Успеем сделать врезку, а подсобные работы доделаем параллельно…
Штурмовое звено уже готовилось к основной работе: резали швеллер, пилили бревна, но приехал Такырбас. Новенькая «Волга» цвета «Белая ночь», личный шофер с брюшком и сам начальник, сияющий пуще прежнего, перекатывающийся с шара на шар.
Боцман обмер, превратился в слух и почтительно склонился к нему ухом. Шапки он не носил. Начальник окинул взглядом облепленную людьми, опутанную веревками скалу, зашипел, как открытый вентель углекислотного огнетушителя:
— Ты — дурак, а Кудаков как родился, так и умрет идиотом… Сбрасывай эти помочи, делай капитальную бетонную стену — неделя сроку!
Боцман побледнел. Изощренно покрыл матом начальство, убогий участок и тоннель — но про себя. Сам же стоял молча и почтительно. Уехал Такырбас. К ночи Сашка-шофер привез Боцмана из Кок-Пека. Двое дюжих проходчиков выгрузили его из кабины, бросили на койку в вагончике. А он орал и тарабанил кулаком в переборку:
— На фонарь сажают!
В сумерках дребезжали стекла от громкоговорителя, пущенного на полную громкость:
«Водочка! Как хорошо на свете трезвым жить…»
Боцман проснулся среди ночи в тот миг, когда мертвецкий сон переходит в сон чуткий, проснулся от бормотания:
— Начальника боишься! Хорошим кулом будешь. Все сделаешь, как скажу…
Против него, во тьме, сидел какой-то бич в малахае. Боцман осторожно протянул руку, уверенный, что тот снится и сейчас сгинет. Но его пальцы сгребли одежду, зазвенело стекло, и окно вывалилось с рамой.
Утром начальник был в ударе: отыгрывался за вчерашнее молчание перед Такырбасом: физиономия красная, страшная, хрипло рычал:
— Издеваются, сволочи! Ничего, ребята, сделаем бетонную стену через аккорд. Не все, пусть человек десять, но урвут настоящую зарплату, или я буду не я и бородавка мне в глаз.
Заулыбались, загоготали работяги.
