Теща налила себе стакан портвейна.
— Я бы тоже выпил.
В гостиной стоял Тишкин. В странной драной куртке, в пижамных штанах, в тапочках. Отчим Григорий улыбался из-за его плеча:
— Вот и Василий Яковлевич приехал! А я гляжу: кто такой? А это он!
— А я гляжу, — Тишкин кивнул через плечо, — моя добрая супруга уже на моей тачке катается. Чуть не сшибла. Куда это она?
Тишкин подошел к телефону и оборвал шнур.
— Здорово, теща! Стены, мол, тонкие здесь? Но орать тебе не долго. Сначала ты мне напишешь бумажку. Если грамотно напишешь, может, я вешать тебя передумаю.
— Я во всем виновата! Лелечку не трогай!
— Она взяла с собой караван, или мне в вашем бардаке рыться?
— Взяла! Она взяла! Она хочет все уладить!
— Уладить! Это очень сложно. Садись, пиши, стерва! Раз уж вы затолкали меня в это дерьмо, то сейчас опишешь мне подробно всю вашу технику. Заверим. Если с делом не улажу, тогда дадите сведения, что я тряхнутый. И следователю. Леля будет при мне. Я потеряю полгода, но потом отыграюсь! Давай, бери ручку! Руки дрожат?
— Подними руки! — сказал отчим Григорий.
Тишкин обернулся.
На него из-за двери смотрел пустой зрачок дула.
— Ты что? Ты… отдай! Ты…
— Я выстрелю. Иди отсюда. Уходи! Я нажму эту штучку! Я нажму! Нажму!
Да, кстати. Отчим Григорий родился в доме, где его часто драли. Драл хронически веселящийся папа. За всякое честное слово отчим получал порцию. Потом он запутался и говорить стал мало. Пока он учился, его поэтому принимали за умного. Видя, что он молчит, Валентина Сергеевна его «пилила». Работал он честно и много, но молча, и на работе его принимали за глупого.
После его смерти, это будет через несколько лет, найдут дневник, из которого узнают, что он тайно любил падчерицу, а жену, оказывается, ненавидел. В дневнике он описал погоду, деревья и зверей, с которыми дружил, — кое-что написал о своих начальниках. Читать все это будет интересно, но и очень больно. Потом дневник исчезнет. Может быть и так, что если его снова найдут, то будут бегать и кричать, что родился новый Гоголь…
Тишкин встал. Он обмочился. Лужа расплывалась по полу.
— И молчать! К двери! Вон! Я нажму! Мне очень хочется нажать!
Тишкин пошел к двери. От страха он выл: и-и-и!
Отчим прошагал к двери и запер ее. Швырнул пистолет на диван. Тот подскочил и спрыгнул на пол, треснув пополам.
— Это Петькин. Из шестой квартиры. А ты выпей, выпей! От нервов!
— Ты… не дурак?
— Дурак! А то сбежал бы от тебя давно. Раньше я надеялся, что вы все шутите. А этот может убить! Может! Надо звонить.
