— Я подумал! Мина давно в разводе. Нет! Я не увожу чужих жен!
— Ну да. И вы вообще очень осторожны? Так? Осторожность, как говорится, вторая хитрость?
— В чем дело?
Красивый рот Ржевского опять искривился, снова забились на шее артерии.
— Ну-ну! Не надо! Все мои слова и выражения, вы воспринимаете… ни к чему же так. Мина носит крокодила на шее?
— Где? Что и где она носит — не имею понятия!
— Да? Надо же! Впрочем, пускай носит. Крокодила так крокодила.
— Да я вообще уже не понимаю, что вам от меня нужно! Вы в десятый раз спрашиваете о каких-то подвесках, крокодилах! Что они носят?! Да они все носят! Что увидят, то носят! Пистолеты, кинжалы, бритвы, пятаки, рога, вон со своего мужика сшибут и носят! А за «бугром» вон уши носят! Ухо отрежут — на шее носят! Я-то при чем?!
— Спокойно, Сергей Николаевич! Черт с ними, с… животными. Пусть крокодилы, пусть кто хошь… вижу я, что по этому вопросу мы с вами в глубь веществ, как говорится, не пройдем. Но мы говорили еще о ваших врагах. Обвинить вас так подло перед самыми гастролями черт-те в чем, в провозе валюты, в торговле янтарем… ну кто мог, если подумать, это сделать? И это мой последний вопрос, дорогой. И на этом, ей-богу, закончим, тем более что и коньячок ваш я закончил.
— Вот об этом я и думал! Не о крокодилах, представьте! Об этом думал! И такой человек есть! Я давно знаю его! Нет, мы не друзья! Я не настолько потерял чувство брезгливости, поверьте! Но мы несколько лет! Несколько лет работаем вместе! В одной упряжке! Есть ли чувство меры?! Да что я?..
Зубастое окружение, видимо, подействовало на Ржевского. Он оскалился:
— Так кто?! Вы интересуетесь?! А у меня есть заместитель! И в случае, если меня теперь задержат в связи с этой вашей грязной бумажкой, поедет он! Тишкин! Тишкину привалило!
Но Тишкину не слишком привалило.
Маленький, тощий, головастый Тишкин — господин лет сорока, в тот вечер бегал взад-вперед по своей гостиной, по нерповой шкуре между подлинными рыцарскими доспехами на одной стене и мутным зеркалом в бронзовой раме — на другой, отражаясь то в доспехах, в виде толпы перепуганных гномов, то тусклым призраком с красным огнем во рту — в зеркале.
Тишкин курил без разбора и представительские «KENT» и «ROTHMANS» и личный «Беломор», еще какие-то, выхватывая сигареты по две сразу из роскошных с золотом и коронами пачек, осыпая пеплом и искрами драгоценную нерповую шкуру.
И тень его в ужасе пряталась за портьеры, проваливалась в спальню, разрастаясь на стене соседнего дома, дымящаяся и растерзанная, и пугала прохожих.
