— Двоих? — удивился Серега. — Хренота! Одного бы успел!
— Это был, значит, добрый летчик? — опять спросил Толик.
Толстый, серьезный увалень, он всегда помогал матери по хозяйству, важно ходил с сумкой в магазин, и его прозвали Хозяин.
— Добрый?! Ты, Хозяин, совсем дурак!
Красное небо над рощей задрожало, и из-за вершин вдруг высунулась черная «пятерня», расплылась и спряталась, а гул взрыва прошел где-то справа, за лугом, отразившись от дальней опушки.
— Вот она! — крикнул Валька. Он подходил, размахивая черной пилоткой. — Видать, суконная! Как у людей!
— Сапоги возьми чистить, Хозяин! — усмехнулся Вовка.
— А найдут они ее у тебя — висеть, — опять сплюнул Серега.
— Дай мне ее, — попросил Хозяин.
— Добрый летчик, — Вовка глядел на бубнящий, дрожащий закат, — а мотаем, ребя, отсюда, пока он опять…
Они пошли к домам, перешли по отмели речку и с бугра увидели, как в рощу на руках заталкивают зенитку.
— Как раз поспели, — сказал Вовка, — когда фрица след простыл.
— Еще прилетит — врежут!
— А Толику будет жалко! — показал на Хозяина Вовка. — Добрый летчик! Да, Хозяин!
Хозяин, толстощекий, серьезный, важно нес перед собой черную пилотку, рассматривал ее и спотыкался.
Небо темнело, но ярчел и все шире раскрывался веером закат и со стороны железной дороги и станции все увесистей и чаще бухало.
— Вы б к нам, что ли, перебрались, — сказал Вовка Петьке, — ваш-то дом первый. Вас, точно, всех перестреляют сгоряча, добрые-то, а до нашего конца дойдут мож остынут.
— Мы ночью уйдем.
Проскакал конный.
Булыжное шоссе блестело, как стальное, отражая зарево, а там, где оно сворачивало за рощу, мигал отражениями и будто бы шевелился и пытался выползти на шоссе разбитый автобус.
— Я пойду собираться, — сказал Петька.
— Сегодня не уйдете, — решил Вовка, — моя мать сказала, что мы все завтра вместе уйдем.
— А если они ночью?
— Нет. Наши еще два дня, точно, продержатся, мне один говорил.
— Кто?
— Не важно кто. Он знает.
Из-за угла рощи стало выдвигаться, выползать что то темное и длинное, низкое и словно мохнатое.
Оно приближалось и словно обрастало суетящимися силуэтами.
— Опять везут, — сказал Вовка.
Сквозь гул канонады стал слышен вой.
По шоссе приближалась телега и идущие вокруг нее колышущейся кучкой люди.
— От, собаки! — прошел, шаркая валенками, дел Мерзликин.
— В кого попало? — спросил Вовка. — Андрей Ильич?
Дед не ответил.
На телеге лежали три тела. Жидко тряслись животы и груди, торчали пальцы босых ног. У крайней женщины усохшей кожей обтянуло лицо и красным поблескивали обнаженные зубы. Ее рука то и дело скатывалась с телеги, и идущий рядом подхватывал руку и клал ее снова ей на живот.
