При общих и универсальных для всего человечества закономерностях развития речи (наличие гласных и согласных звуков в слове, деление на слоги, определенное количество смыслоразличительных звуков в человеческой речи, определенный предел частотности, воспринимаемой человеческим ухом, и т. п.) этот звуковой материал мог дать и давал значительное количество вариаций. Вместе с тем процесс осмысления мира, освоения природных ресурсов, протекавший в сходных условиях, создавал ряд универсальных форм в значительных пространственных ареалах, чем вырабатывалась известная типологическая общность. Привычка к повторению изученных поколениями предков охотничьих маршрутов способствовала общению передвигавшихся в этом пространстве кровнородственных коллективов и их сначала эпизодическим, а затем и более постоянным связям. Археологами были прослежены на вещественном материале такие связи еще в каменном веке между центральноазиатскими и соседними народами.
В топонимической номенклатуре ‘[Мурзаев, 1956, с. 191] Восточной Азии можно проследить связи между алтайскими и китайско-тибетскими языками, видимо относящиеся к древнейшему состоянию лингвистической непрерывности, предшествовавшему формированию этнолингвистических общностей. Например, понятие «вода-река»: тибет. чу, кит. шуй, тюрк, су, монг. усун. Еще на один пример языковых связей указал П. Поуха. Так, в древних текстах у разных народов понятие «небо» (божество-небо) в различных фонетических модифика-
днях прослеживается от Дальнего Востока до Передней Азии с одинаковым значением: древнешум. дингир, тюрк.-монг. тэнг-ри, кит. тянь. Эти примеры, даже немногочисленные, крайне показательны, так как они, как и примеры А. Б. Долгопольского, относятся не к современным, а к древнейшим языковым явлениям. Причем одна из линий фонетико-семантических связей является северной (типа mor/mur, miiren), а другая — южной (типа шуй — чу — су — усу), и обе они в равной мере свойственны Центральной Азии, являясь, всего вероятнее, следами былой лингвистической непрерывности, существовавшей в период каменного века. На это же указывает и отсутствие резких языковых границ, и взаимопонимание разных языков в маргинальных зонах, сохранившиеся до сих пор в Центральной Азии.
Алтайскую общность, таким образом, автор настоящей работы не склонен возводить к единому праязыку, распавшемуся впоследствии на ряд самостоятельных языков. Она — результат первобытной лингвистической непрерывности, характерной для всего человеческого общества эпохи палеолита, в том числе и на территории Центральной Азии. Пути формирования языков, объединяемых в группу алтайских, к числу которых относятся и монгольские языки, были более сложны, чем разделение единого языка. Проблема происхождения алтайских языков, очевидно, не может решаться только средствами лингвистики, необходимо учитывать данные смежных наук.
