— «железо», хвделмвр — «труд», дархан — «кузнец», улаан — «красный»; тюрк, кар-даш — «товарищ», кара — «черный» и т. п.); неустойчивость конечных н и нг (монг. модо (н) — «дерево», ус (ан) — «вода», санан (г) — «мудрый», байшин. (г) — «здание»); отсутствие нескольких согласных в начале слова и т. д. В морфологии — отсутствие грамматического рода, наличие только двух чисел, агглютинативный строй, наличие послелогов, сходство для всех групп аффиксов местного и родительного падежей и личных местоимений. В синтаксисе — порядок слов в предложении (определяемое стоит после определения, второстепенные члены предложения предшествуют главным, причем функции придаточных предложений выполняют группы слов, оканчивающихся именными формами глагола — причастиями, деепричастиями и др.); очень мало союзов и относительных местоимений. Установление родства алтайских языков и выделение признаков, определяющих это родство, связаны с именами крупнейших русских и зарубежных ученых А. Кастрена, В. Котвича, В. К. Мэтьюса, Е. Д. Поливанова, Г. И. Рамстедта, Р. Раска, В. Шотта и др.
Согласно алтайской гипотезе, тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки произошли от единого праязыка, или языка-основы. Однако еще никто не смог определить этот язык-основу, и многие алтаисты ведут исследования для установления древнего состояния этого праязыка и праформы как общеалтайских, так и отдельных языковых ветвей (тюркской, монгольской, тунгусо-маньчжурской).
Алтайская гипотеза уже в начале XX в. была подвергнута сомнениям [Владимирцов, 1911], которые возросли после выхода в свет обобщающих работ по сравнительной грамматике алтайских языков, так как тезис о генетическом родстве алтайских языков оказался недоказуемым. Английские исследователи Д. Шинор и особенно Дж. Клоусон проявили скептицизм по отношению к основному постулату алтайской гипотезы, и этот скепсис начинают разделять все большее число исследователей [Клоусон, 1969; Рона-Таш, 1974; Санжеев, 1965; Щербак, 1966, 1971, и др.].
Взамен теории алтайского праязыка Дж. Клоусон и А. М. Щербак предложили иную гипотезу. А. М. Щербаком было установлено, что значительная часть базовой лексики в тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках различна [Щербак, 1966]. К аналогичному выводу на основе лексикостатистического анализа базовой лексики тюркского, монгольского и маньчжурского языков пришел и Дж. Клоусон [Клоусон, 1969]. Оба исследователя полагают, что тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки не являются генетически родственными, а сходства в них обусловлены заимствованиями вследствие длительных контактов народов-носителей. Временем наиболее интенсивных контактов Дж. Клоусон считает для тюркских и монгольских языков периоды возвышения тюркского племени табгач (тоба), основавшего династию Северная Вэй (386—535), вассальной зависимости киданей от тюрок (до середины VIII в.), интенсивных контактов тюрок и монголов в Прибайкалье и частичной ассимиляции тюрками северных монгольских племен в VII—XII вв. (уйгуро-монгольские культурные связи в разных районах Туркестана в XII—XIV вв.); для монгольских и тунгусо-маньчжурских языков — время существования империи киданей и чжурчжэней (X—XII вв.). Тюркские, тунгусские, маньчжурские языки взаимно влияли друг на друга предположительно в VII—X вв.— в период существования государства Бохай.
