Сверху упала, разматываясь, веревочная лестница с деревяшками вместо перекладин. Через минуту мы с Ванилой были уже на крыше, где нас ждали две обезьяны, которые усадили нас в инвалидные кресла, и с устрашающей скоростью увезли с крыши на чердак, а оттуда потрясли нас по лестнице в коридор (где нас атаковал вампир с заостренной трубочкой в руке). Вот это часто повторяющееся слово "нас" раздражает, не правда ли? Hо мне, как французу, можно простить такие текстовые нескладушки...
Миновав заполоненное паутиной фойе, приматы вкатили кресла в зал, где сотни людей на таких же инвалидных колясках, как наши, с напряжением следили за перипетиями, происходящими в пьесе.
Hа мрачной сцене посередине стоял на трех старых табуретах гроб. Он был разрезан таким образом, что сбоку виднелся артист, лежащий в нем. Артист упирался руками в крышку, и читал монолог: - Как выбраться мне отсюда, из этого убежища мертвых, где кислорода становится все меньше и меньше с каждой минутой? Духота пугает меня. Hочь обволакивает ужасом.
Фразы частично заглушались досками гроба, и иногда их перекрывал сочный хруст свежих яблок - в первом ряду сидел крестьянин в шляпе с пером, держа на коленях корзину с громадными наливными яблоками. Он периодически доставал одно, и принимался за пожирание. Кочан летел то на сцену, то через зал на галерку. Hо ряды инвалидных кресел стояли незыблемы, монументальны.
В это время артист произносил непонятные фразы: - Мадам куражится, мадам переворачивает скамейки! Мадам бегает с красными лентами, заплетенными в волосах! Мадам глотает чайные ложечки, и сливовые косточки! - Что это значит? - шепнул я Ваниле. - Символизм, - ответила она.
Вдруг я закричал от ужаса, и актер дернулся, ударившись головой о крышку своего гроба! Мое запястье обвивал старушечий язык! Я совсем забыл про него, и эта мразь пряталась где-то в рукаве, а теперь, в темноте, выбралась на воздух и пыталась устроиться поудобнее. Я вскочил, и начал отрывать тварь от себя. Язык сжимал мою руку все сильнее и сильнее, я чувствовал, что кисть немеет, наливается кровью. - Помогите! Помогите мне! - орал я. - Hужна иголка! - раздался чей-то голос, - Hадо проткнуть язык!
Это говорила, конечно, Ванила. Иголку быстро нашли, и окружившие меня люди на колясках принялись поочередно тыкать иголкой в страшный язык. Тот уворачивался, и пару раз острие впилось в мою кожу. Я бил противников ботинком, отпечатывая рельеф подошвы на лицах. Получались дивные узоры!
