— А если придется свернуть с дороги? — Возразил Азанчеев. — Ваши волокуши хороши до первого ветровала. Нет уж…
Медлявский осмотрел стоявших рядом товарищей. Все были в полной сбруе. Сам Медлявский в дополнение к нагану на поясе, навесил на грудь косой ремень с кобурой, в которой лежал большой автоматический «кольт», калибра четыре с половиной линии. За спиной висел проверенный кавалерийский карабин образца 7-го году. Гущин был со своим трехлинейным мушкетом системы Винчестера, со скобовым рычажным затвором. Краузе — страдалец по невесте, и самый меткий стрелок в команде — имел у седла чехол с мосинской винтовкой, пристрелянной без штыка, с приставленным к ней на самодельный кронштейн немецким оптическим прицелом. Эфрон на своем полушубке подбитым волчьим мехом, (как сказал однажды Азанчеев, — «волк в волчьем»), имел два перекрестных ремня, на которых висели две громадных деревянных кобуры; в них скрывались двадцатизарядные пистолет-карабины системы Маузер. В кавалерийских наскоках Эфрон выдавал с них поистине шквальный огонь.
Но главной огневой силой команды был Гарткевич, — за спиной у него висело кавалерийское ружье-пулемет системы Мадсена. Гиммер, Азанчеев и Жемчужин тоже были с карабинами седьмого году. Азанчеев был увешен дополнительным патронташами, внахлест, через грудь. А у Жемчужина запас патронов, кроме поясного патронташа, хранился под шубой, на «ермаковке», — в отличие от многих собратьев-казаков, носивших на рубахах пришитые патронташи с традиционными, и ныне бесполезными газырями, у Жемчужина на рубахе были пришиты кармашки под современные трехлинейные патроны. Венчал его образ длинный кавказский кинжал, трехдольный, отличной ковки. Вообще холодное оружие при поясе, кроме Жемчужина носили только еще двое. Гиммер носил при поясе шашку, украшенную знаками Георгия и Анны. Азанчеев, как гусар, естественно, тоже был не без клинка, — сабля образца 27 года, была его неотъемлемой частью. У остальных, шашки были приторочены не к поясу, а к лошадям. На случай если придется рубануть с седла. В последнее время это стало редкостью, — сабельный бой умирал под натиском огнестрела.
Рядом с Гиммером так же сидел на лошади старший унтер-офицер Овчинников. Именно он был командиром приданного команде ездового отряда. На его узком, сужавшимся к низу лице, было написано недоумение. Ему тоже не часто приходилось видеть корпящих под погрузкой офицеров, и отдыхающих солдат.
