– Я хороший пилот, – вторю ей я.
И снова на долгое время воцаряется тишина. Пока...
– Мы такие нелепые, – говорит Мария, и я в кромешной тьме могу почувствовать её улыбку.
– Такие нелепые, – со смехом повторяю я.
Мы с Марией сдаём экзамены на получение лицензии пилота-любителя.
Когда мы спрашиваем, сколько ждать результатов, женщина пожимает плечами и даёт- прогноз в месяц-другой. Если результаты появятся через месяц, всё будет хорошо, если через два – то всё будет впустую>[18]. Намёк: один гудок клаксона.
Так что мы ждём.
И жизнь по большей части возвращается к норме, какой бы эта норма ни была.
Мы занимаемся в Макдермотте, кричим «это фликербол!» на Пьерра при любой возможности и стараемся не попадаться Дженксу на глаза. Я почти ожидала, что он подойдёт ко мне на следующем занятии по «Введению в авиацию» и спросит, узнала ли я что-то на авиашоу, как он и велел.
У меня был заготовлен ответ, более напоминающий речь. Шедевральный монолог с использованием его прямых цитат, которые я могу воспроизвести наизусть, настолько они въелись в память, – который послужил бы отправной точкой для опровержения всего, что он сказал. Он начинался с фразы: «Я не ограничилась одним лишь поверхностным взглядом, сэр» и строился вокруг таких понятий, как реликты, будущее и эволюция.
Я даже репетировала, в какой части своей речи стоит смотреть ему прямо в глаза и где лучше сделать эффектную паузу. Я даже надеялась, что он подойдёт ко мне во время авиашоу, чтобы я смогла насладиться моментом и перевести взгляд с него на настоящих «Громовых птиц» в той части речи, где говорю, что это ему, а не нам, здесь больше не место. В этом месте он должен был разрыдаться и признать, каким слепцом он был, а я бы почувствовала себя и правой, и счастливой (потому что нет никаких логических причин предполагать, что эти два состояния не могут сосуществовать), а весь остальной класс по «Введению в авиацию» во главе с Вольффом поднимал бы меня на плечи и благодарил за то, что я наконец-то указала Дженксу на его место.
Но Дженкс даже не смотрел в мою сторону на протяжении нескольких недель. А что самое плохое... мне этого не хватало. Чего я не стала говорить никому, даже Марии, так это того, что мне хочется, чтобы Дженкс или ненавидел меня, или восхищался. Я не знаю, что делать с его безразличием.
– На урок идёшь? – Спрашивает Бьянки, нагоняя меня.
– Ага.
Я замечаю, что в руке он держит незнакомый мне блокнот.
