Один из герольдов в вышитом гербами далматике преклонил колено и подал ей на бархатной подушке золотую из трефов коронку, и смущенная нечаянностию Минна взяла ее, лепеча что-то в ответ на пышно-бестолковое приветствие герольдов.
- Я не поздравляю вас, - тихо сказал Эдвин, положа руку на сердце, вы и без короны владели сердцами.
Минна покраснела и молчала.
Герольды встретились в дверях с рыцарем Доннерба-цем, одним из самых страшных бойцов и самых ревностных искателей Минны.
- Поздравляю барона и целую ручку у царицы моей, - сказал он, неловко кланяясь и звеня за каждым словом шпорами, будто напоминая тем (и только тем), что он рыцарь... - Соколом моим, фрейлейн Минна, клянусь, что завтра за каждую искру ваших глазок так полетят искры от лат, что небу станет жарко. Вы увидите, как я перед вами отличусь; конь у меня загляденье: пляшет по нитке и курцгалопом на талере вольты делает. Сделайте милость, фрейлейн Минна, позвольте мне надеть лиловый шарф, - у меня уж и чепрак лиловый заказан.
- Много чести... благодарю вас за внимание... но я так часто меняю цвета свои, что вы безошибочно можете опоясаться радугою.
- И быть полосатым шутом, - тихо примолвил доктор.
- Знатная мысль! - воскликнул Доннербац, хлопая в ладоши. - Вот, что называется, соглашаться, не сказав "да". Зато лиловую полосу я сделаю шире остальных вместе.
- Милости прошу присесть, господа, - говорил Бурт-нек Доннербацу и Эдвину, которого он ласкал по сердцу и по золоту. - Вас, рыцарь, на сегодняшний вечер я жалую министром ее красивого величества - моей дочери; растолкуйте ей должность царскую, а ты, милый Эдвин, постарайся, чтобы царица не забыла нас, простых людей. Мне надо поговорить о деле.
Молодежь уселась в одном углу близ тетушки без речей, а доктор и Буртнек в другом присели к столику.
- Добро пожаловать, старая кукушка, - сказал барон входящему Фрейлиху, рассылыцику гермейстера, - добро пожаловать, если твое явление не предвещает худа!
- И, батюшка, ваша высокобаронская милость! Что вздумали, - отвечал коротенький рассыльщик, закладывая перчатки за украшенный бляхою пояс и бич за раструб сапога. - Я ведь как деревянная кукушка, что над часами в ратуше, так же часто и так же верно вещую на прибыль, как и на убыль.
- Что же нового, Фрейлих?
- Чему быть новому на этом старом свете, г. барон? - продолжал словоохотливый немец, развязывая сумку. - У меня даже для завтрашнего праздника и повой шапки нет, даром что старую износил я, усердно кланяясь господам рыцарям.
