Он подумал, что стоило бы, наверное, написать несколько писем, хотя бы дяде Джимшиду и Минасу Лазареву, проститься с людьми, которые были к нему так добры. Но не успел потянуться за бумагой, как тут же дикая мысль заползла к нему голову — чем он отплатил этим людям за всё доброе, что они сделали для него?!.. Он обещал вернуться великим воином, а вместо этого останется в чужой земле обезображенным трупом. Зачем же тогда писать дяде — завещать ему кровную месть всей фамилии Бранских?! Разве у Шахназаровых мало сейчас дел на той земле, между Дорийской равниной и горами Арцаха?.. А Лазаревы? Сколько денег Минас потратил на дворянскую грамоту? И Бранский всё равно сомневается, что она подлинна. Так, может быть, он, Мадатов, держался недостойно своему титулу?..
Валериан стиснул руками голову до боли в висках. Теперь, он знал это точно, как бы ни кончилась эта дуэль, его в гвардии не оставят. Стало быть, он и должен непременно выжить. Он не может позволить себе уйти из жизни, не выплатив главного долга. Почему же дерётся Брянский? Потому что опасается его ещё с того вечера на Петербургской набережной, потому что ему кажется, что Валериан разглядел что-то в брошенных картах?.. Он захочет заставить его замолчать навечно. Значит, и он, Мадатов, должен целить только наверняка. Пусть армия, самый дальний гарнизон Российской империи — и оттуда возможно выбраться. Пусть крепость — из любой тюрьмы люди умудряются убежать. Никому не удавалось выбраться лишь из могилы — значит, он не должен позволить загнать себя в эту яму...
Встретиться назначили в тот же день, как только солдаты приступят к уборке лагеря. Кокорин успел обежать окрестности и нашёл небольшую полянку верстах в двух от расположения преображенцев. Она укромно притаилась между двумя холмами, и можно было надеяться, что звуки выстрелов затухнут между деревьями.
В лощину спустились почти одновременно с двух противоположных сторон. С Брянским и его секундантами пришёл и полковой лекарь. Он был расстроен и зол, потому как совсем не хотел быть замешан в чужую ссору, да потом ещё и объясняться с полковниками и шефом. Но и графу отказать не решился, да ещё и вспомнилась к случаю клятва, которую брал на себя, покидая alma mater. Он остановился сразу же у опушки, сел на сундучок с инструментами и заявил, что не двинется с места, пока всё не закончится или же не понадобится его профессиональная помощь. Про себя он решил, что эти молодцы изрядно заплатят за свою петушиную глупость. Он обязан был лечить офицеров бесплатно, но только не от французской болезни и не от ран, полученных в делах, так сказать, чести.
