— Не находите ли вы, капитан, — сказал, умышленно подчеркивая слово «капитан», Вотан, — не думаете ли вы, что отправка телеграммы столь прозрачного смысла является большим риском… не для вас, конечно, но для меня?
— Это для меня неинтересно! — небрежным тоном бросил Вольф. — Кроме того, я могу вас успокоить, господин Вотан. Первый раз, а, может быть, и второй раз это наверное пройдет незамеченным. Что же касается следующих телеграмм, то это уж будет зависеть от вас, как лучше и безопаснее использовать остроумный шифр, присланный нам правительством. Что касается меня, то я уже не буду пользоваться им, так как я, с вашего разрешения, уезжаю. Вы же можете использовать своего представителя в Петербурге, господина Фрица Вильбрандта.
Попрощавшись со стариком, Вольф пешком отправился по главной улице, потом свернул в сторону и, поднявшись в гору, дошел до дома, где жили молодой Салис Швабе и подружившийся с ним Нохвицкий.
В доме шел пир. Нохвицкий играл на фортепиано и напевал фривольные французские шансонетки, а Салис Швабе, развалившись в глубоком кресле, хохотал, смотря, как две молодые раскрашенные японки старались подражать канкану, что у них выходило очень забавно, так как они смешно ковыляли и переваливались на своих толстых и кривых ногах.
Японки были пьяны. Они звонко хохотали и переливали смех настоящим птичьим щебетанием, доступным лишь горлу жительниц Ниппона.
Тут же бегал черный шпиц и громко лаял, прыгая через подставляемую ему Салисом Швабе ногу.
— Шалуны, шалуны!.. — воскликнул, останавливаясь на пороге комнаты, Вольф. — В то время, как к берегам Ляодуна идет для нападения флотилия японских миноносцев, когда с каждой минутой приближается важный исторический момент, вы забавляетесь вином, музыкой и женщинами!..
Одна из японок, маленькая, черноглазая девушка, гибкая и ускользающая, как кошка, подошла и положила на губы Вольфа маленькую ручку, украшенную тяжелыми перстнями.
— Иди!.. — шепнула она.
Вольф покраснел и махнул рукой.
— Последний раз! — воскликнул он. — А там в путь!
Пир продолжался…
День 26 января 1904 года никогда не изгладится из памяти тех, кто жил в то тревожное время на берегах Тихого океана.
Гул взорвавшихся мин на рейде Порт-Артура, где стояли не ожидавшие нападения русские броненосцы и крейсера, громким отзвуком пронесся от мыса Ляотешань до Владивостока, Татарского пролива и устья Амура. Об этой вести, волнуясь и негодуя, рассуждали в городах и больших селах. О том же передавали друг другу встречавшиеся в тайге промысловые охотники и говорили под шум ветра и гудение парусов рыбаки на больших баркасах.
